Фото из интервью Девида Боуи

[диспенсер]

Интервью Дэвида Боуи в дополнительных материалах к «Счастливого Рождества, мистер Лоуренс».

+3

Отсюда - pochvara.tumblr.com/post/640639905778761728/dav...

---

По-прежнему есть желание расстаться с книгами)

[dvp]

Сборником статей об Осиме и английским же изданием Сеятеля, в хорошем состоянии.

Пишите, пожалуйста, в комментарии, личку или прямо на guessbook на gmail, но там может случиться спам.

Всем любви)

@темы: Подробности, История создания, Фотографии, Нагиса Осима, Лоуренс Ван дер Пост

---

[Rice_Paddy_Guro_]

Сфотографировала пару артефактов, накопившуюся за несколько лет:

безымянная статуя в Голден Гейт парке (Сан-Франциско)

То же другой ракурс.. чисто ассоциативное.

Нечто из ряда вон; паб в Сан-Матео.

@темы: Фотографии

---

Гифки

[диспенсер]

+2

Отсюда - tuffetu.tumblr.com/post/178879637766/dirkbogard...

@темы: Селльерс/Йонои

---

Внезапно книги)

[dvp]

Дорогие и уважаемые любящие!

Разбираю книжные полки и нашла две книги времен бесповоротного увлечения МКМЛ.

Тогда мне они были очень полезны и перечитывала я их не один раз...

Вдруг, кому-нибудь они пригодятся? За посильное и приятное вознаграждение)

@темы: Подробности, История создания, Фотографии, Нагиса Осима, Музыка

---

Японская публикация о фильме

[диспенсер]

@темы: Рюичи Сакамото, Дэвид Боуи

---

Записки о романе "Семя и сеятель" и фильме "Merry Christmas Mr Lawrence".

[Мичиру Явара]

Это заключительная часть библейской темы, которая так красиво вплетена Лоренсом ван дер Постом в полифоническое звучание романа, где гармонично соединились культурные коды, посредством которых человек вглядывается в самого себя. По глубине и выражению библейского подтекста ван дер Поста можно было бы назвать английским Булгаковым, а ведь это всего лишь один слой. Я был рад сделать свои открытия и поделиться ими. Хотелось бы надеяться, что некоторые погрешности текста не помешают разделить со мной эти открытия и сделать новые. В символизме алхимии земная, чувственная часть души была представлена алым цветом, а бессмертная, универсальная душа, Дух - изумрудом. И я желаю всем, кто пришел на этот пир-роман-фильм, откупорить свой абсент с красным.


Владимир Куш. Тайная Вечеря.

 

1.4. Библейский символизм Лоренса ван дер Поста. Рассказчик.

Роман "Семя и сеятель" наполнен смыслами, которые требуют особого источника освещения, чтобы быть прочитанными, это своего рода Черная звезда, которая всегда знаменует зенит творческого гения. Она не испытывает и не провоцирует, это язык, который передает собственный слух. Библейская проекция - один их таких источников. Следует отметить, что образы, созданные ван дер Постом, не являются копией библейских и искать полное соответствие с ними было бы ошибкой. То пространство, которое очерчивает автор, представляет своего рода коллективное тело, где качества одной составляющей могут быть перенесены на другую и актуализированы в ином аспекте. Разработанные систематизации, мифологии с четким разграничением сфер и полномочий, строго говоря, являются признаком вырождения системы, а не ее совершенства. И в данном случае роман ван дер Поста - не аллегория образов и истин Священного Писания. Важно подчеркнуть, что они также не являются аллегориями и внутреннего мира автора, поскольку аллегорический образ дает упрощение бытия вещи и его понижение. Трудноразрешимое противоречие находит выход в принципе подобия - уподобления, уравнивающего полюса бытия.

 

Представляется важным остановиться на одном принципиальном моменте. Трактовку библейских тем Лоренсом ван дер Постом трудно назвать традиционной в рамках ортодоксальной позиции. Его понимание жизни основано на недуалистическом ее восприятии, что, впрочем, не означает, что сам автор был лишен противоречий в собственной душе. Именно такое понимание становится основой преображения распадающейся личности Джека Селльерса, исходной точкой поиска высшего единства жизни, обращенной им к свету звезды в ночи лагерного двора. Он перешагивает за границы собственного понимания, обусловленного обстоятельствами и культурным кодом, через который мир вошел в его сознание, и по отношению к которым ему пришлось научиться выстраивать свою собственную, индивидуальную позицию. С точки зрения общественной нормы, которая меняет только оправу, его новое мироощущение можно было бы назвать еретическим, преступным своеволием, как определили бы его судьи с острова. Здесь узнаваем опыт самого ван дер Поста, прошедшего через противостояние многим жестким условностям цивилизованного мира, частью которого он был по праву рождения.

 

Плевелы собственной жизни так интегрированы в новое отношение Джека, что он, называя их ошибкой, убежден, что она "является неотъемлемой частью зерна-первообраза бытия, становления и развития всех нас", что Иуда нужен так же, как и Христос. Трактовка этого христианского прототипа предательства далека у ван дер Поста от канонической, скорее, она апокрифическая, гностическая, где Иуде отведена равная роль в спасении, и он отрекается от своего эго ради исполнения воли учителя, проходя свою Темную ночь. В Палестине Христос говорит Джеку - Иуде, увидев его рядом с собой: "Мы оба свободны теперь". Он не хочет смерти Джека, которую тот искал, как библейский Иуда. Весь процесс индивидуализации Джека запускается только механизмом предательства, который он ощутил в себе как внутренний конфликт. А на другом конце света тысячелетняя традиция подчинения индивидуального начала необходимости отступила перед его поступком, выросшим из этого состояния осознания себя, и отпустила из своего плена другого своего избранника - капитана Ёнои.

 

Джек ван дер Поста получает откровение отнюдь не соблюдением обрядности и не в церкви, а в пустынной местности в Палестине, на вулкане Явы, даже монах, ставший хранителем момента в вечности - такая же заблудшая душа, как и он. Противопоставление поступка Хары, освободившего Лоуренса на Рождество, открытость человека иной культуры христианским истинам и - европейских судей, не способных на акт христианского милосердия - это упрек цивилизации, создавшей общество, далекое от провозглашаемых ценностей. Хара - это, в сущности, казненный - в возможности немецкий священник из Палестины. Да и само сравнение жестоких методов обращения Хары и его подчинённых с инквизицией, указывает на не очень лестную для христианской церкви точку сходства разных культур - извращение истины через институты подчинения личности. Представляется неслучайной и сцена в церкви, в результате которой братья Селльерсы подверглись нападению сверстников. Фальшивое пение звучит в церкви и фальшь обладает статусом иммунитета среди таких же, обладающих "изумительной невинностью относительно своего преступления против законов гармонии".

 

Не найдем мы в романе и резких противопоставлений добра и зла, автор редко использует эти понятия, не привязывая характеристику героев и их мотивы к этим двум чашам весов, которые имеют свойство переходить из рук в руки. Ван дер Пост верен себе и его понимание крайних точек - ада и рая, между которыми оказывается апокалиптический остров, тоже нельзя назвать каноническими. Но в этой несимметричности исходным образцам - живой опыт, вызывающий такой же живой отклик. Смерть для автора романа - "это тюремное заключение в одном месте, прикованность к одному жесткому бескомпромиссному действию или точке зрения, или к собственному я. Смерть - это отлучение от непрестанного обновления нашего сегодняшнего существа. Ни ада, ни рая нет в потустороннем мире. Ад - это остановившееся внутри и отказывающееся двигаться вместе с ветром и звездами время". "Рай - это камень, отодвинутый чтобы новая жизнь вышла в свет, человек, возрожденный ко всем своим четырем сезонам, сменяющих друг друга в вечности". Чудеса творятся не на небесах, а в собственной плоти и крови человека - эту истину он вкладывает в слова Джека, пережившего настоящее чудо в Палестине, когда он чувствовал себя мельчайшей песчинкой, которую ураган готов унести в свои бесконечные пески. Единственным путем в царство божие оказывается человеческое сердце, которому только надо впустить истину и сделать ее частью себя, быть послушным собственному осознанию жизни, непрестанно переступая границы знания и незнания. Соприкоснувшийся с древней культурой бушменов и имея возможность наблюдать человека в его разных проявлениях, Лоренс ван дер Пост был чужд концептуальным ограничениям различных культурных систем, и, ярко представив своих героев в романе "Семя и сеятель", он остался в нем незаметным бэнси - рассказчиком человечности.

 

Библейский символизм - тот источник, в который человечество вглядывается в себя многие века. Отражение всегда подобно смотрящему, согласно универсальному закону соответствий - то, что существует вверху, существует так, как оно есть внизу и наоборот. Истина осознается и передается словом, которое не существует вне культурного контекста. Слово и личность - это растение, с корнем, обращенным вверх, оно впитывает в себя все токи пространства, в котором растет и делает их своими собственными. Оно очень избирательно и всегда обращено в сторону источника, с которым связано. Окрепнув, оно организует новое пространство - по образу и подобию, наполняя его своими формами и придавая ему соответствующую форму и цвет. Есть и другие растения и они видимы для его крылатых посредников в том же спектре, в котором оно существует. Чем больше это растение связано с полем, организованным им и организующим его, тем сильнее и явственнее его связь с малейшими колебаниями своей среды. Чем глубже и неявнее источник, питающий его, тем тоньше и сложнее собственная структура этого растения, тем больше будет иметь значение действие этого невидимого пространства. Библейские истории можно назвать универсальной проективной методикой, они - сознание, открытое в собственное измерение. Их символизм слишком сложен и небуквален, чтобы секретари личности успели бы создать маскирующий дресс-код, и она застигается в своем полном и неисправимом обнажении. И на рыночной площади, и на светском мероприятии всегда оказывается еще один неисправимый - ребенок, который покажет пальцем.

 

Человек ищет и создает язык, в наибольшей степени отражающий его. Роман "Семя и сеятель", с его библейской тематикой - это индивидуальный язык Лоренса ван дер Поста, на котором он говорит не о Священном Писании, а о себе самом. В таком качестве все заявления о степени нормативности его трактовки сюжетов, демонстрируют традиционную путаницу обыденного мышления, пытающегося оценивать явление одной области по законом другой. Среди множества публично тестирующихся на этом лакмусовом материале и даже не подозревающих об этом, Лоренс ван дер Пост строит свой язык из собственного внутреннего начала, он личностно значим и осознаваем автором, в той степени, конечно, в какой может быть осознаваем узор, связывающий воедино именно такие нити, а не другие. Его индивидуальный опыт находит выражение в оригинальной репрезентации и побуждает к обнаружению и раскрытию своей собственной психологической мастерской восприятия и творчества. Значение имеет не канонический образ, а его трансформационная сила.

 

Вопрос о том, почему ван дер Пост таким образом представил свой мир, не может иметь исчерпывающего ответа. Речь идет о трех героях книги, на которые автор разделил свой собственный голос. Но некоторые смысловые маркеры, присутствующие в тексте, позволяют сделать предположение, не лишенное оснований. Для Лоренса ван дер Поста не существовало монополии на истину, ни одна из ее концептуальных структур, представленных в виде того или иного культурного кода, не может претендовать на единственно правильную. Поиск и динамический процесс, гармония созвучий - вот личный подход ван дер Поста. Истина - это круг, центр которого везде, а периферия - нигде. Идентичность и индивидуальность тоже не может быть втиснута в рамки какой-то жесткой нормы. Попытки удержать эту пластичную сущность в таких рамках приводит к тому, что Юнг называл страхом диссоциации, когда человек с ужасом обнаруживает, что его собственное я не представляет собой одну единицу, отмечая, что древние культуры и практики имели способы интеграции сторон личности. Я - это тот же процесс общения, но обращенный вовнутрь. Увидеть себя как другого, смотрящего из глубины озера, обменяться с ним дарами и стать братьями, рассказывающими друг другу у костра свои истории - так видел Лоренс ван дер Пост.

 

Что же побудило автора собрать у костра этих братьев? Его личные мотивы остаются в области предположений, связанных с его биографией. Но есть еще сам сюжет и ответ на этот вопрос открывает нам имя еще одного героя - Рассказчика. Но сначала попробуем разобраться, почему ван дер Пост не называет некоторые имена. Это здесь и прием табуирования того, что имеет ценность и выражение предопределения: "любимый ученик" нигде не назван Иоанном, имя Иуды тоже не называется на Тайной вечери. И кроме того, для ван дер Поста внешнее подобно внутреннему, этот параллелизм отчетливо представлен в романе соотнесением движений души героев и явлений природы. События священной истории, творение, апокалипсис, ад и рай, Христос и Иуда, Голгофа и пещера Рождества - это измерения сознания. Они ничто, пока не пробудилась Личность и не увидела их частью своего опыта. Именование, в таком аспекте - не только священное право, но и долг человека, потому что только через личное отношение мир своими трагическими и прекрасными мгновениями призывается из небытия. Примечательно, что Христос дает имена некоторым ученикам: Ионна и Иакова он называет Военергес - "Сыновья грома" (Евангелие от Марка, 3:13-17). Патриарх Иаков тоже получает после борьбы в пустыне с богом имя - Израиль - "Борющийся с Богом" (Бытие, 32:28). Переименование является знаком подтверждение завета, сообщение новой судьбы избранникам, в Новом завете - новой связи между богом и человеком. В "Откровении " Христос обещает спасенным: " дам ему белый камень и на камне написано новое имя, которое никто не знает, кроме того, кто получает" (Откровение , 2:17). Таким образом, новое имя - это средство обновление в реке вечности, что вполне соответствует мировоззрению ван дер Поста. На стоящих в реке времени текут все новы и новые воды, унося и смешивая имена, образы, языки. Теперь это Джек Селльерс и Джон Лоуренс, а по закону инверсии не известны не их новые, а их старые имена.

 

Один прошел бы путь успешного адвоката, другой вышел в отставку, окруженный любящими внуками, если бы не нечто, притянувшее к ним остров. В беседе на горе Элеонской перед Тайной вечерей Христос говорит Иоанну и Иакову о грядущих войнах и грядущем Сыне Человеческом, призывает их быть бдительными" берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут по именем Моим и будут говорить, что это я" (Евангелие от Марка, 13:5-6). Он напоминает им о том же, о чем пишет и ван дер Пост - о присутствии осознанности в каждом мгновении бытия, о том, что только так можно противостоять порабощению личности чуждыми ей силами. "Итак, бодрствуйте, ибо не знаете, когда придет хозяин дома: вечером, или в полночь, или в пение петухов, или поутру: чтобы придя внезапно, не нашел вас спящими А что говорю вам - бодрствуйте" (Евангелие от Марка, 13:35-37). В Гефсиманский сад Христос спускается вместе со своими избранными учениками и снова просит их: "душа моя скорбит смертельно, побудьте здесь и бодрствуйте со мной" (Евангелие от Матфея, 26:38). Но ученики заснули, он трижды подходил к ним, но они спали, он повторил: "что вы спите? Встаньте и молитесь, чтобы не впасть в искушение", но они не слышали (Евангелие от Луки, 22:46). Эта история описана в Евангелии от Матфея, 26: 36-46, Евангелии от Марка, 14:32-42, Евангелии от Луки, 22:39-46.

 

С Иоанном и Иаковом на Элеонской горе и в Гефсиманском саду был еще один ученик Христа. Имя его - Петр. Тот самый, отречение которого предсказал Христос на Тайной Вечере, когда Петр заявил о своей преданности: " Иисус отвечал ему: душу твою за меня положищь? Истинно, истинно говорю тебе: не попоет петух, как отречешься от меня трижды" (Евангелие от Иоанна, 13:37-38). Все именно так и происходит. В романе крик петуха является своеобразным напоминанием Джеку о предательстве брата и звучит трижды, в третий раз - уже Лоуренсу, предавшего сам дух Рождества, он приобретает для них мучительное звучание именно своей архетипическим сходством. После воскресения Христос прощает Петра, требуя так же трижды подтвердить любовь Петра к нему (Евангелие от Иоанна, 21:15-17). Петр так же присутствует вместе с Иоанном и Иаковом при преображении Христа, при беседе на горе Элеонской, ему и Иоанну Учитель поручил приготовить пасхальную трапезу. На Тайной Вечери он делает знак Иоанну спросить Христа, кто же предаст Учителя, после ареста следует за ним., а вовремя ареста отсекает ухо рабу первосвященника - этот меч является христианской реликвией. Иоанн и Петр обнаруживают пустой гробницу Христа. Впоследствии Петр тоже был брошен в тюрьму. Ему вместе с Иоанном и Иаковом Учитель дает вместо прежнего - Симон, новое имя - Кифа, Петр - Камень (Евангелие от Иоанна, 1:42, Евангелие от Марка, 3:13-16). Поиски буквальных, точных, однозначных совпадений образа апостола Петра с Рассказчиком, как и других библейских персонажей с героями романа, было бы ошибкой, поскольку анализ подобного рода не только ничего не дает в плане понимания, но и исходит из совершенно другого плана взаимодействия с действительностью. Взгляд автора, плотность и многоуровневость его индивидуального концепта, свернутого в лабиринт повествования, представляют собой целостный гештальт, который не может быть разложен на составляющие элементы без того, чтобы не разрушить небуквальные связи, пронизывающие его и создающие другой смысловой уровень романа. Точкой притяжения, извлекающей из творческого сознания имена, ситуации и слова, как из рукава фокусника из песни Дэвида Боуи " My Death", становится индивидуальный контекст.

 

На Рождество собираются вместе товарищи, прошедшие вместе через одно общее испытание - лагерь на острове Ява - Лоуренс и Рассказчик, с ними незримо присутствует Джек Селльерс. Их образы накладываются на фигуры другой истории - апостолов Иоанна, Иакова и Петра, с которыми всегда стоит рядом и сам Христос. Что же побудило автора собрать их снова вместе? Разговор начинается с темы предательства и личностные истории приоткрывают пути обретения каждым самого себя, преодоления собственной точки невозвращения. Через весь роман проходит тема, которая озвучена словами Лоуренса, обращенными к своим собеседника - после рассказа о своем малодушном поступке во время последней встречи с Харой: "Должно ли быть всегда слишком поздно?" И Иоанн, и Иаков, и Петр тоже имеют одно общее испытание - это их сон в Гефсиманском саду. Они проспали момент, когда Христос больше всего нуждался в них. Последующее бодрствование и помощь многим нуждающимся никак не меняют это застывший момент вечности. Длящийся Гефсиманский сон накрывает выгоревшие под африканским солнцем пространства бушвельда, застигает своими чудовищами на кромке прибоя Явы, погружает в Ничто целые страны и народы. Он - проводник в самый безнадежный, девятый круг, где флорентийский изгнанник Данте Алигьери определил место предателям - предателям доверившихся и величия - Тому, что обращалось с тихой просьбой к апостолам у ручья Кедрон. Пустые глазницы, не видящие истину, любовь, красоту, слово, Дух... Невосприимчивые к миру, желающему отразиться в этих глазах. Где скрывается окончание этого сна? Где-то между вечной нуждой хаоса и вечной самодостаточностью Творца, в центре темного лабиринта, в котором возможно пробуждение - в идивидуальном самосознании личности. Точка, в которой можно все изменить, где ничего не поздно, оказывается на предельно индивидуализированном уровне. Концепция продолжающегося воплощения, высказанная Юнгом, устанавливает связь между Священной историей, мифом, архетипом и отдельной судьбой и имеет огромное значение для личности, задавая динамику и направление ее развития, предлагая наиболее подобные ей формы выражения, способна оказывать значимое терапевтическое влияние и корректировать глубокие личностные проблемы. Возвращение в прошлое происходит через будущее, в неизвестность которого надо распахнуть дверь. Библейская история развертывается не в исторических рамках, а в каждом мгновении бытия самого человека, в сердце которого ищет пристанище Дух. И как подтверждение этой связи, как ее обновление - для обновления самого человека, Иоанна, Иакова и Петра нарекают новыми именами - Джон, Джек, Лоренс. Их одежды пропитаны запахом Гефсиманских олив, смешанных с кровавым потом Учителя, и где бы они не оказывались, тот сад будет всегда с ними. Дневник Джека, случайно найденный в тайнике бывшего лагеря, становится обретением нового евангелия, составленного на языке индивидуальной человеческой жизни, и история, погруженная в самый центр личности, снова повторяется, чтобы дойти до такого звучания, когда пробуждаются спящие. Дрогнувшие в ответ веки - это бабочка, стряхивающая с себя Гефсиманский сон...

@темы: Рюичи Сакамото, Йонои, Дэвид Боуи, Юнг, Такеши Китано, Впечатления от просмотра, Лоренс ван дер Пост, библеистика, “Семя и сеятель”, “Счастливого Рождества, мистер Лоуренс”, Нагиса Осима, символизм

---

Записки о романе "Семя и сеятель" и фильме "Merry Christmas Mr Lawrence".

[Мичиру Явара]

1.3. Остров мертвых.


Петров-Водкин К. С. Мальчики.

С именем Иоанна Богослова связана еще одна книга - "Откровение" ("Апокалипсис". Для Лоренса ван дер Поста, прошедшего через войну и плен, тема конца мира не могла не вызывать собственные ассоциации. И в романе есть прямая ссылка на "Откровение ", автор говорит: "Война - это зверь", такой ее объявляет "тварь, дующая в апокалиптическую трубу". В сюжете можно обнаружить многочисленные аллюзии на апокалипсис, тему смерти и конца мира.

 

Сама тюрьма на острове Ява предстает эсхатологической зоной, местом решения эсхатологических задач. Она заключена в несколько оград-решеток: это историческая ситуация и личные жизненные ситуации героев, рамки сознания, и самая прочная - сотканная из нити веретена судьбы. Происходит крушение европейской цивилизации, мира белого человека, который не может осознать случившееся и пытается цепляться за привычный уклад жизни и мышления. Именно так ведут себя европейские жители острова: делают вид, что ничего не произошло, пируют, распевают бодрые патриотические песенки, переносят на Лоуренса свои страхи и ждут, что он подтвердит успокаивающие и вселяющие надежду слухи. Почтенная дама в гостинице возмущается по поводу непозволительного нарушения этикета со стороны местных слуг и апеллирует еще к одному бесплотному призраку - мужественности и женственности, заявляя, что настоящие мужчины вели бы себя иначе, а другая упрекает собеседницу, что та лучше бы понимала пострадавших, если бы у нее были свои дети. Тишина, отсутствие ветра, дрожь раскаленного воздуха - сама природа указывает на застывшее бытие, готовое рассыпаться под ударами внутреннего зверя, чтобы поглотить и себя и его. Клетка, в которой столкнулись крайности двух миров, не может удержать апокалиптическое напряжение, неминуемо возникающее в пространстве, не имеющем другого выхода.

 

Эсхатология большого мира - всего лишь учебное упражнение для мира внутреннего - подлинного вулкана крушения и возрождения. Тюрьма на острове, да и сам остров оказываются крайней точкой в экзистенциональном пространстве героев. Крайние вопросы требуют таких же ответов. Здесь должно произойти завершение, но пассаты, приносящие новый сезон, поднимаются от той же раскаленной земли.

 

Сознание само является эсхатологической зоной, и на этом странном острове люди решают проблемы именно на таком уровне. Сержант Хара дал обет императору, по сути, он уже умер, получил пропуск-предписание от своей ослепительно-манящей госпожи Аматерасу. В его влюбленности в смерть нет ничего личного, это общий отвлеченный мотив ритуализированного действия общественной пантомимы, где произнесенное слово разрушает совместное соглашение заданности. Внутренний мир капитана Ёнои, который проступает в его благородных чертах лица и кодексе поведения, его упражнениях с мечом, несомненно, тоже окрашен солнечными отблесками одеяний смерти. Осима позволил предположить причину его фатализма - он не смог быть с товарищами по мятежу и считает, что должен смыть бесчестье. Жертвенность в культуре Хары и Ёнои имеет мотив исполнения долга, осуществляется ради императора, с целью очищения чести или убийства врага. Это дань прошлому, традиции. Раз и навсегда остановившееся пространство, в котором пребывают эти ценности, ван дер Пост сравнивает с застывшими весами правды и лжи, на которые жизнь не может уронить ни единой капли. В романе он дает развернутую характеристику такой черты национальной души, подчеркивая безличностность этой позиции. В ней важную роль играет понятие чистоты. На полюсе скверны находится чужое и все, что не соответствует кодексам. Болезнь заключенных и отсутствие урожая - частное проявление греховности. Физическое наказание и смерть выступают в таком контексте как средство очищения. Многочисленные табу преследуют ту же цель: на общение с чужаками, на запрещенные слова, на отношения между людьми, которые представляются неправильными - вспомним вырванные страницы из книг. В этой крайности японцы вовсе не выглядят чужими, самое низменное в человеке лишено национальных границ, и цунами мракобесия, накрывающие народы, имеют свойство уходить и возвращаться. Та дополнительная страница романа, которую Осима представил в своем фильме - яркий протест против всех, вырванных цензорами Легиона, страниц из книги бытия неповторимой человеческой личности. Единственный конфликт, который способна породить в своих собственных рамках безличная структура - вопрос Хары о том, правильно ли или нет поступает он и другие. Но напряжение в этой системе настолько велико, что у нее оказывается уязвимая точка, способная разрушить всю искусственную конструкцию, попирающую человеческую индивидуальность - таков путь Ёнои. Но и Хара тоже обретает свое завершение, с которым можно пойти на смерть и даже дальше - через распахнутую улыбку и "Счастливого Рождества!" - единственную точку соприкосновения с Другим, в которой он, сам не зная того, стер между ними различия.

 

Жертвенность Джека Селльерса другого рода, хотя она тоже выросла на почве его культуры. Источником ее становится любовь и интимность отношения к миру, которая меняет полностью его мотив. И если верно, что для предательства нужно только собственное отношение, точка зрения, то для любви это тоже верно. Внутренний конфликт Джека настолько всеобъемлющ, что сливается с архетипичным первообразом, растворенным в мифах, священных книгах и непонятных сказках. Окончание его требует задействия тех же инструментов, что и при сотворении бытия. Жизнь Джека проходит на окостеневшем участке, в отчуждении от мира и самого себя, в разладе с внутренним законом гармонии. Он Staffer, несет в самом себе кару. Ощущение катастрофы и предчувствие конца читается им в канве внешних событий и призывается им самим. В романе есть еще одна непосредственная ссылка на эсхатологический подтекст противостояния Ничто и Всего в сердце Джека. После ассамблеи в школе он идет по коридору и слышит тяжелую тишину, а коридор освещен "отраженным пламенем апокалиптического заката". Так отражение этого пламени, переданного Иоанном Богословом, бушует в душе Джека и других, призванных к книге суда на этом острове вне времени и пространства. И ван дер Поста, с его виной за бушменов тоже. И эта красивая история вспышки, и угасания, и новой вспышки теряет неизбежный в массовой культуре элемент постороннести, когда для каждого наступает момент примерить на себя вывернутую наизнанку ритуальную шкуру Стомпи.

 

Лоуренс, на первый взгляд, кажется случайным пленником в клетке очарованных смертью. Он отстаивает заключенных в лагере, пытается спасти Хару. Но в нем есть его собственная западня, единая с темницей мира, неспособная осознать и увидеть саму себя изнутри. Это разумная часть офицера, как он сам ее определяет. Он ее пленник в той же мере, что и Хара, только действие такого плена менее явно для окружающих, но все же достаточно, чтобы вызвать в нем внутренний конфликт и определить его уровень - "низкая часть души". На острове победу над европейским рацио Лоуренсу помогает одержать женщина. Но понадобилось, чтобы остров пророс в его мирную жизнь и все-таки получил свою жертву в виде Хары, отданного в пасть рацио. Понадобился дневник Селльерса, который, как считал Рассказчик, был обращен к Лоуренсу. Понадобилось потерять женщину, которую он любил. Потеря позволила ему ощутить сопричастность жизни и освободиться от западни - так он признается на Рождество. Командование, отправив Лоуренса с заведомо обреченным заданием, в сущности, тоже выписало ему пропуск - предписание в эсхатологическую зону, где у него, как ни странно, появился выбор. К его братьям по инициации. И то, что произошло там, стало самым важным событием в жизни Лоуренса, его собственным исходом из безжизненной пустыни светского салона нормы.

 

Тема суда вплетена в ткань романа. В этом процессе участвуют Джек как адвокат, его с братом судят сверстники за нарушение негласных правил человеческого общежития, испытание над братом - тот же суд, где надо доказать свое право войти в круг избранных, Хара получает свой приговор, так же, как и он когда-то распоряжался судьбой военнопленных, сержант Хиксли-Эллис и военные чиновники становятся фанатичными судьями. И конечно же, центральная сцена - суд над Селльерсом, красноречиво представленная в фильме Осимы. Ступенчатое расположение участников напоминает алтарь, на который помещены атрибуты культа. Жертва расположена выше уровнем и мы видим происходящее с этой точки, сверху вниз, словно на картине Дали "Христос Святого Иоанна Креста", которая была написана с рисунка Хуана де ла Круса. Мера, которой взвешивается вина Джека - своеволие, самое страшное преступление для тех, кто отдал свою личность императору. Примечательно, что именно за покорность воле императора судят Хару, вызывая из вечности вопрос Никодима в Синедрионе о том, как можно судить человека, прежде не выслушав его. Так наличие и отсутствие собственного я становится одинаковым преступлением и подлежит наказанию. Сюрреалистический абсурд находит разрешение в не менее абсурдном выходе - личность, знающая все хитросплетения системы, ломает ее приговор, предоставляя подходящие доказательства невиновности. И жизнь Селльерса оказывается на весах уже не безличной судебной машины, а наоборот, исключительно личного отношения к нему со стороны врага, капитана Ёнои. У каждого судьи своя мера: у европейцев их закон, у Хары - соответствие его лунно-солнечным заповедям, у общества, в котором сформировался Джек - нормативность, у Джека - его понимание своей вины. Бесконечное повторение Синедриона, распинающего личность. Категоричность ведет к новому напряжению и бесконечная цепь вины и мести продолжается. Для капитана Ёнои эта мера на публичной экзекуции звучит как "я хочу, чтобы все заканчивалось по-моему". Не этого ли когда-то хотел и Джек Селльерс, лучший представитель своего круга? К Джеку приходит понимание жизни как осознанности каждого мгновения, потому что только так можно прогнать обезличивающее Ничто. Жить на границе знания и незнания, постоянно перешагивая его, уходить из надежного укрытия в поиск. "Ни один из этапов, через которые движется сама жизнь, не может быть пропущен". В битве духа за жизнь человек должен принимать вызов на любом уровне и смерть достойна такого же осознанного отношения, Джек это называет уважением потребности духа в смерти. Капитану Ёнои для осознанности понадобился его персональный апокалипсис и персональная жертва, когда его воля, спасшая Джека, столкнулась с "несравненным правом самому выбирать свою смерть" (Н. Гумилев, "Выбор" ). Перемена в одном человеческом сердце становится маятником, выводящим за пределы застывшей точки суда, перенося все внешнее во внутренний план, где всегда есть выбор.

 

Жертва - это естественный атрибут эсхатологического пространства, причем, чем больше она количественно, тем более теряет свою ценность. Запахом воскурений пропитан весь остров. Заключенные уничтожаются ради очищения духа персонала лагеря и своего собственного - от греховности. В длящемся ритуале нет деления на своих и чужих: в фильме показаны сцены харакири, которые предписываются как естественный выход из затруднительных ситуаций, конфликтов личного и нормативного. На острове всегда есть за что получить очищение. Хара упрекает Лоуренса за то, что тот не совершил харакири, чем заслужил бы его симпатии. Ёнои должен тоже последовать обычаю, в чем уверены все в лагере. Казнь Хары Лоуренс называет жертвой прошлому. Джека Селльерса показательно "убивают " в фильме после суда. Алтари возникают совершенно естественно: в фильме Ёнои и Хара проводят обряд у алтаря по совершившему харакири охраннику и цинизм этой вечеринки вызывает бешенство у обычно сдержанного Лоуренса, он разрушает это, поистине фарисейское сооружение нормируемой памяти. Алтарем становится и койка погибшего товарища в лагере, она украшена цветами и свечами, режиссер явно неслучайно добавил эту сцену. Сами герои словно бы помечены, чтобы отличить - они предназначены для другого. Таким признаком становится шляпа Селльерса с эмблемой головы спрингбока. Джек принимает это внезапное ритуальное уподобление. Помещение Джека в госпиталь, после которого он подвергается казни, само по себе может рассматриваться как проявление одного из древнейших способов табуирования - изоляции того, что имеет особый статус. Уродство Стомпи и брата отсылает к древним мифическим представлениям о связи этого мира с миром мертвых. Чтобы вещь перешла в другой мир, она должна быть сломана, потому что он существует как некий антипод нашему, а поврежденное здесь, соответственно, обретает целостность там. Таким же сломанным, внутренне надломленным, является и Джек. Его пускают в яму как дерево, и восстановление целостности, разрушенной человеческим обществом, переносится туда, где прорастают горчичные зерна, в тени которых отдыхают птицы.

 

Казнь Джека выглядит в фильме совершенно ритуальной, ее Осима представил на тончайшем уровне символизации. Голова на плоскости отсылает сразу к таким культурным прецедентам, как смерть Орфея, растерзанного вакханками, от которого уцелела только голова, плывущая по Гебру. Другой сюжет, вызывающий ассоциации - голова Иоанна Предтечи на блюде, который был казнен царем Иродом по желанию его жены Иродиады и ее дочери Соломеи. Пространство, где "посажен" Джек, в фильме усыпано белым песком, что имеет отношение к традиции обустройства могилы в Японии. Белый цвет подчеркивает особый статус этой зоны. В книге описывается, что строится ограждение, которое отделяет площадку, где была осуществлена казнь, что еще больше усиливает особый, священный характер этой территории. Кроме того, белый цвет символизирует море, а сравнение земли с морем неоднократно проводится в романе: брат любил пахать и плуг переворачивал землю, словно корабль алые валы моря. В ночь инициации Джеку земля представляется кораблем на волнах. Жизнь словно бы возвращается в свой исток в безбрежном изначальном океане. Побелевшие на солнце волосы Селльерса - еще один знак особенности происходящего. Сцена, где Ёнои срезает прядь волос Джека и кланяется ему, безусловно, является магическим ритуалом, окончание которого происходит уже в имении капитана, когда проводится обряд успокоения души. Эта сцена, лаконично исполненная Дэвидом Боуи, перекликается с другой - уже из его последнего альбома, освещенного все той же свечой. На куклу издревле переносятся не только проклятия, но и грехи, боль, страдания, она выступает ритуализированной жертвой. Не эта ли кукла - с пришитыми пуговицами вместо глаз, как образ наших чувств и другого - скрывающегося за ними зрения, прикованная к общему страданию и боли, восторгу и красоте, кровоточащим ранам и сокровенному молчанию - и есть сам творец?..

 

Инверсия - один из излюбленных приемов ван дер Поста, отражающий его недуалистический взгляд на вещи. Способ, с помощью которого осуществляется переворачивание порядка, превратившегося в помеху течению жизни, он определяет как насилие. В "Кукле и мече" он говорит: "природе нужен некий акт насилия, чтобы совершить переход из сезона в сезон". Потому что: "Когда все разрушено, вступает в силу внутренний ритуал жизни ". Через это испытание проходят все герои романа и они, подобно Хуану де ла Крусу не смогли бы отказаться от своего опыта, потому что разрушение, потери и боль создали их таким, какими они не стали бы без испытания. "Страдание - взмах неумолимого Эскалибура времени, отделяющего смысл от бессмысленности" - пишет Лоренс ван дер Пост. Оно, словно потоп, освобождает затхлое течение индивидуальной жизни от застоя. Становление и рост оказываются возможны в результате той трещины, которую привносят в человеческую жизнь разрушение, боль, потери. И это тот урок, который, как говорил Лоурес, нами должен быть усвоен в такой момент - превратить поражение в победу.

 

Изощренный экзорцизм на этом, перевернутом вверх дном корабле (так называется один из вулканов острова), не оставляет место жизни. Она пытается пробиться в совершенно неприспособленной среде и всем только мешает. Она не такая, как хотелось бы, как брат Джека. Когда реальность жизни вторгается, это вызывает неловкость, досаду и раздражение: заключенные не хотят умирать и их за это наказывают, в фильме ситуация, возникшая между охранником и заключенным, подлежит каре, и Селльерс, которого спас Ёнои - тоже, приказ Ёнои о составлении списка не может вызвать ничего, кроме новых смертей, и это в то время, когда все понимают, что война все же закончится. Харе гораздо больше нравился бы мертвый Лоуренс. Джек разочарован тем, что его не расстреляли, как он хотел, по той же самой причине, по которой он всегда получал преимущество - он понравился. В фильме это отношение усилено и Селльерс показан бунтарем, провоцирующий охрану. Общую среду несколько портит Лоуренс с его миротворческой позицией и желанием выжить. На этом острове дань уважения отдают смерти, а не жизни. И жизнь, став переполненной чашей, не может не ответить на этот вызов.

 

В книге есть еще одна группа явлений, навевающих ассоциации с "Апокалипсисом" и на всем протяжении романа протянутая разграничительной линией - это буря и тишина. Буря как гнев божий и очищение - постоянный мотив в Библии. В "Откровении" перед катастрофой, готовой обрушиться на человечество, на мгновение наступает тишина, словно откатившаяся волна, после того, как с книги Агнцем снята последняя, седьмая печать. "И когда он снял седьмую печать, сделалось безмолвие на небе, как бы на полчаса (Откровение, 8:1). Буря и тишина появляются в романе как знак грядущих перемен, смены сезонов человека, это переполненная чаша, готовая излиться, чтобы вместить в себя новое вино. Также они служат для указания на присутствие жертвы. Тихо, когда Селльерсы видят у кузни, что готовится расправа. Во время инициации в школе наступает зловещая тишина, прежде чем начинается обряд, где брата заставляют петь. Тишина стоит во время встречи Джека с братом после ассамблеи, она словно предвещает, что алтарь еще остался и ждет. В полной тишине Селльерс убивает часового, безмолвие не нарушается в кабинете Ёнои, прежде чем он оглашает свои требования, приведшие к катастрофе. Застывший беззвучный воздух дрожит, когда Лоуренс едет выполнять задание командования. Безмолвие опускается на вечер накануне казни Хары. И кульминация тишины - накануне расправы с Джеком. Чаще всего тишина разряжается бурей, громом, грозой. Так было и после смерти Джека, во время его приезда к брату, когда тот снова запел, во время Рождественской встречи. Примечательно, что в буре Рождества, и в тишине ночи, когда звезда зовет Джека, на плацу и во время казни, там, по ту сторону бури, за звездами, звучит музыка. Ее слышит Джек, брат, ее теперь могут слышать и Лоуренс с другом на Рождество. Она возникает лишь в сердце, способном вызвать бурю и призвать тишину. В "Откровении" перед троном стоят 24 старца с арфами-гуслями (Откровение, 5:8) и звучит пение искупленных: "Они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли" (там же , 14:3). Невероятное натяжение душевных сил духом в сердце Джека, его брата и его друзей создают поток, по которому струится гармония. Непостижимые колки, удерживающие звучание единого. Это бесконечно повторяющаяся эманация бури и тишины, которые существуют не в прошлом и настоящем, а в каждом мгновении сегодняшнего бытия. Это безмолвное предстояние перед Творцом, перед самим собой, вопрос, ждущий ответа, загадочный сфинкс, которому нужен Эдип.

запись создана: 22.01.2017 в 03:50

@темы: Рюичи Сакамото, Йонои, Дэвид Боуи, Юнг, Такеши Китано, Впечатления от просмотра, Лоренс ван дер Пост, библеистика, “Семя и сеятель”, “Счастливого Рождества, мистер Лоуренс”, Нагиса Осима, символизм

---

Записки о романе "Семя и сеятель" и фильме "Merry Christmas Mr Lawrence".

[Мичиру Явара]

1.2. Имена.

Именование в Библии - священное действие творения, наделения вещи смыслом и сутью. Бог называет-создает небо, землю, день и ночь, сообщает новые имена своим избранникам, предоставляет право Адаму дать имена животным (Бытие, 2:19-20). Это право роняет зерно еще одного мира - распускающего и сворачивающего мир - человеческого слова. Так поэт пересказал бы наукообразную объективацию мышления. Произнесенное человеком бытие получает такое могущество, что само творит человека и его среду по своему подобию, становится и раной и исцелением. Прекрасная и ревнивая Фея Моргана, на чудесном острове которой каждый находит свое. И для Лоренса ван дер Поста, с его синкретическим восприятием жизни, имена героев романа заключают в себе подтекст, понимание которого приоткрывает не только их внутреннюю природу, но и масштаб личности самого автора, его собственный заоблачный замок.

 

С. Дали. Христос Св. Иоанна Креста.

 

Лоуренс.

 

Свое имя Лоуренс, в фамилии которого угадывается сам автор, называет, и это тоже неслучайно, женщине, любовь к которой перевернула его застывший, обессмысленный мир - Джон. Женщина привносит совсем другое измерение, мифологизируя, соединяя его с Иоанном Креста - Хуаном де ла Крусом и Иоанном Откровения - Иоанном Богословом. Следуя этой нити, можно выйти на пересечения образов.

 

Иоанн Богослов - один из апостолов, которого называют любимым учеником Христа. Он лично видел многие чудеса и таинства учителя, в том числе такие, где больше никто из апостолов не присутствовал. Он был на горе Элеонской во время беседы Христа о судьбах мира и разрушении храма, свидетелем его Преображения на горе Фавор и одним из тех, кому Христос поручил подготовить пасхальную вечерю и кого позвал с собой в Гефсиманский сад. На Тайной Вечере Иоанн спросил учителя о том, кто же из учеников предаст его, последовал за ним после ареста и потом обнаружил гробницу пустой. Несмотря на смертный приговор суда в Риме, он остался жив и был отправлен в ссылку на остров. Братом Иоанна назван Иаков. Иоанн не был женат, и, по преданию, отличался необыкновенной, неземной красотой. Иоанну Богослову принадлежит евангелие, начинающееся с пылающего "В начале было Слово", в котором он не называет своего имени, где подчеркивается, что он прибыл для свидетельства, и указывается путь очищения - через Слово. Ему приписывают авторство "Откровения" ("Апокалипсиса" ), среди деяний апостола упоминают моления за язычников, несмотря на происки с их сторон против него. Интересно отметить, что совершенно однозначные сопоставления с образом христианского святого открываются в русском фольклоре, где Иванушка-дурачок, красивый и любимый сын отца, выходит невредимым из кипящего котла с маслом, как Иоанн на суде у императора в Риме.

 

Указанные обстоятельства жизни апостола находят свои параллели в образах героев романа. Лоуренс и Рассказчик выступают свидетелями и судьбы Селльерса, и войны, и своего собственного пути. Лоуренс, к тому же, становится своего рода посредником между враждующими сторонами и пытается спасти Хару - этого языческого демона для томящихся в его заточении христианских душ. Он тоже находится в плену на острове и ему чудесным образом удается избежать смерти, само имя в еврейском варианте - Йоханан, означает "Бог помиловал". Через истории, прозвучавшие на Рождество, происходит, безусловно, и другое - внутреннее освобождение и Лоуренса и Рассказчика, в сущности, делающее их и Джека братьями. Эта связь обыгрывается и в вариантах имени, когда Джек оказывается уменьшительным от Джон, что проясняется из головоломки, представленной рифеншталь; тезисы мы имели удовольствие созерцать перед воротами, без всякой, впрочем, как и полагается, надежды на окончательное понимание того, имела ли место загадка в действительности и что за ней скрывается. Из истории, рассказанной Лоуренсом, становится ясно, что он не создал семью и предоставил свою судьбу воле провидения. Что касается красоты Джека Селльерса, то в Библии не так много лиц, с которыми его можно было бы соотнести по этой особенности. Рассмотрению вопроса, почему автор смешивает и переносит черты персонажей, будет уделена отдельная тема. Таким образом, не кажется невероятным предположение, что круг ассоциаций, связанных с Иоанном Богословом и не исчерпывающихся перечисленными, вполне мог послужить для ван дер Поста источником для осмысления образов героев романа.

 

Другая составляющая образа Лоуренса - испанский католический мистик Хуан де ла Крус (24 июня 1542 г. - 14 декабря 1591г.). Несколько слов о биографии Иоанна Креста позволят составить представление об этом человеке. Его отец порвал со своим знатным родом ради любви к матери Хуана и умер, когда тот был еще ребенком. Хуан вступил в орден кармелитов, принял участие в его реформации и выступал за идеалы первоначального христианства. За свои убеждения, по наветам, он был брошен в темницу кармелитского монастыря в Толедо, где подвергался жестоким истязаниям и издевательствам со стороны братьев-монахов. На нового тюремщика, Жуана де Санта-Мария, воспоминания которого приводит Мережковский в трилогии "Испанские мистики", личность странного заключенного произвела сильное впечатление, он принес ему нитку с иглой, чтобы чинить одежду, лампаду, бумагу и чернила, разрешил выходить из камеры. Хуану удалось бежать. Свой новый опыт, полученный им через испытания, он отразил в своих сочинениях: "Темная ночь души", "Восхождение на гору Кармель", "Духовная песнь", "Живое пламя любви". Все произведения - развитие одной темы. Высокий полет его мистических сверхчувствий был вдохновлен и неординарными женщинами того времени, с которыми его свела судьба в мире, никогда не готовым для их прихода: Терезой Авильской - инициатором реформаторских идей и Анной Иисуса - монахиней ордена. Среди многих званых Хуан де ла Крус был подлинным духовным рыцарем Девы Марии.

 

В свой последний час он просит читать ему "Песню Песней". Отношение к миру Хуана де ла Круса и было этой песней. Его понимание пути человека как обретения собственного единства через любовь, находит выражение через образ Божественного брака Жениха и Невесты. Таинство этого брака сокрыто в сердце человека - отражении Личности Творца, а происходящее и есть становление личности в своем самом высоком дерзновении и исполнении, трансцендирующее индивидуальный опыт в непостижимое тождество. "Когда задержишься на чем-нибудь - перестаешь стремиться ко всему" - номадическая суть учения Хуана де ла Круса. Вечное течение жизни, открывшееся испанскому мистику в его ночи, коснулось и британского офицера, заброшенного судьбой на тихоокеанский остров, чтобы пережить там самый главный опыт. Свои поэтические строки Хуан де ла Крус сопровождает прозаическим комментарием, которые он часто просто обрывает, и это так узнаваемо в Лоуренсе, пытающемся языком рассудка передать свои чувства к женщине. Любовь оказалась для него инициацией, вдохнувшей новую жизнь в его перевернутый корабль и изменившей его мировосприятие. А Джек, который вступил на незримое поле музыки, звучащей по ту сторону, тоже проходит нечто подобное. Испытания Хуана - его Темная Ночь души превратилась для него в источник преображения. Он подчеркивает, что нужно пройти целиком весь путь очищения, не бежать от испытания или заглушать его мучительную пульсацию. Собственное несовершенство для Джека Селльерса, который когда-то нее мог допустить, чтобы что-то, связанное с ним, не было бы безупречным, стало неотъемлемой частью его самого и подобием семени образа-подобия бытия. Различные возможности этого пути перекликаются с притчей о семени, где оно попадает в разные условия для роста. Ночь преображения, через которую необходимо пройти, заключает три части, когда чувства и рассудок теряют свою пишу, подобно тому, как теряются в темноте очертания предметов, в конце происходит выход за пределы различий, за пределы самого себя. Она приносит самые страшные испытания, за которыми наступает единение с богом, это самая темная и непостижимая мгла, но то, что остается ночью для всех, находящихся вне этого процесса, является, для прошедшего путь, светом.

 

Необходимо остановится на концепции красоты Хуана де ла Круса, восходящей к Платону, согласно которой красота тварного мира есть нечто несуществующее и в этом смысле безобразна - взгляд, прикованный к отдельным явлениям, лишается возможности видеть красоту саму по себе. Только такая красота, очищенная от примеси субъективного искажения - дом для божественной любви, которая уравнивает два этих, на первый взгляд, противоречивых уровня. Мудрость же, способная открыть путь к такому пониманию любви, трактуется им в духе "Первого послания к Коринфянам" апостола Павла (3:18-19): "Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом". Отметим, что Джек испытывал отвращение к своей красоте, возлагая на нее вину за утраченную им цельность. А его поступок на плацу выглядит совершенно непонятным для окружающих и лишь встреча на Рождество его товарищей, разговор и чтение дневника позволяют им совместить логику, чувства и интуицию, чтобы приблизиться к тому, что для Джека стало абсолютной реальностью и знанием. И в заключение - такие узнаваемые строчки Хуана де ла Круса из "Восхождение на гору Кармель" в переводе Незванова А.С.(книга 1, гл. 13.12;

samlib.ru/n/nezwanow_a_s/subidajuandelacrus.sht...). Может быть, они звучали на африкаанс в маленькой церкви, затерянной в бушленде, где жил Лоуренс ван дер Пост.

 

3. Ночью счастливою, в тайне
Яко не видел никто меня
Я своей не видела длани
Без иного водителя и огня
Кроме в сердце рдевшего у меня
4. Будучи так ведомой
Чем света полудня вернее
Туда, где такой знакомый
Ждёт, чтобы шла скорее,
В месте, где нет явлений.

 

Селльерсы.

 

Имя Джек Селльерс само представляет из себя семя, в котором свернуты различные смысловые поля. В оригинале имени у ван дер Поста, этнические варианты которого приводятся автором перевода, оно звучит как Jacques, что является европейским аналогом библейского Иаков. История ветхозаветного патриарха Иакова и его брата, изложенная в 25 книге" Бытия", получает у Лоренса ван дер Поста переосмысление в контексте его собственной жизни и истории Джека. Иаков был младшим из близнецов, сыновей Иосифа и жил в шатрах, в отличие от его брата Иакова - человека полей, пастуха и охотника Исава, который описывается как имеющий более грубый облик, и покрытый волосами. Хитростью Иаков получает право первородства, что становится источником конфликта, так больший оказывается в подчинении у меньшего, что было предсказано до рождения. Традиционный мифологический мотив противостояния близнецов ван дер Пост трактует как противостояние человека цивилизации (шатров) и человека природы (полей), конфликт между индивидуальным, личностным началом и общественными институтами, обезличивающими человека, привносящими в его сознание чуждые ему ценности. Трагедия, к которой оказались причастны и его родственники, участвовавшие в геноциде бушменов, переживалась им как личная вина. Опыт, полученный ван дер Постом на войне, во время японского плена, стал тем вожатым, который отвел его в самые отдаленные и мрачные пределы этих шатров, вытеснивших живое начало, связывающее человека с миром.

 

Оно имело для автора романа, чье мировоззрение отличается ярким личностным звучанием, вполне конкретное, зримое выражение - беззащитное, непохожее, уходящее навсегда, как те бушмены, которых его дед привел в дом после карательной экспедиции, и после смерти которых Лоренс так горевал. Со страниц дневника Джека на нас смотрит его брат - Исав-бушмен: низкорослый, сильный, смуглый, с жесткими черными волосами, нескладный и неуклюжий во всем, что не связано с природой, но чутко улавливающий природные ритмы, с большими блестящими глазами на нежном лице, покрытом морщинами на лбу, погруженный во внутреннее течение жизни, обладающий сверхчеловеческой интуицией и божественным голосом. Не напоминает ли он еще одного природного владыку, всматривающегося в нас из глубины веков - Энкиду из эпоса о Гильгамеше? Энкиду тоже был покрыт шерстью, жил с животными, защищал их от людей, но был отвергнут ими, так как соприкоснулся с миром людей. Он стал братом Гильгамешу и принял на себя кару богов за то совместное убийство, которое они совершили вместе с ним. Сложно сказать, как звали в реальности брата Джека, но в семье, где считалось чем-то из ряда вон выходящим побожиться, вполне могли дать ребенку библейское имя или его европеизированный вариант.

 

Автор не называет имени брата Джека, что глубоко символично. Как называется глоток воды из прозрачного родника, молчание, настроенное на один язык, взгляд собаки, в котором восторг бытия, слова, приносящие ниоткуда то, чего до тебя не было?.. Эти подлинные творцы жизни не имеют имени, которое провозглашается на площадях. Оно, быть может, упадет, как перо белой птицы, о котором рассказывал Лоуренс ван дер Пост, в самое наивысшее мгновение, в твоем собственном одиночестве, как в древнем ритуале инициации. Эта тема поэтически тонко раскрыта в поэме Алишера Навои "Язык птиц", повествующая о том, как тридцать птиц отправились на поиск великого Симурга, чтобы найти в конце пути, что они и есть Симург (си-мург - "тридцать птиц" ). Внутренний близнец не может иметь никакого другого имени, кроме подлинного.

 

Старшинство Джека в романе - прием, позволяющий подчеркнуть позицию узурпатора: белого человека и рассудка. Кроме того, библейский сюжет словно бы получает развитие на современной почве, где украденное первородство реализуется в новых поколениях, воспроизводя архетипический механизм предательства. Старшинство - это и характеристика Каина, убившего своего брата. Восстановление равенства звучит словами Джека, который называет брата во время приезда из Палестины Ouboet, как старшего, а прежде обращался Boetie - младший брат, что отмечает рифеншталь в своих комментариях к переводу. Язык ван дер Поста слишком универсален, чтобы быть удобным. Поэтому Джек находит только одно определение своей позиции по отношению к брату - предательство. Так ветхозаветная история превращается в мост, направляющий уже к другим смыслам, связанным с новозаветным временем, с Христом и его учениками.

 

Один из учеников - Иаков, сын Зеведея. Как и его старший брат Иоанн, он был свидетелем многих таинств Христа, находился с ним на горе Элеонской и в Гефсиманском саду - самое важная составляющая образа апостола Иакова, имеющая значение для замысла автора романа. Смещение акцента - один из приемов ван дер Поста. И это можно проследить на примере апостолов. Иоанн Богослов, как отличающийся особой красотой, более характеризует Джека, нежели Лоуренса. Именно его называют апостолом любви - того отношения к миру, к которому пришел Джек Селльерс. Именно слова его евангелия вспоминает Джек: "Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих" (Евангелие от Иоанна, 15:13). А магическое обаяние Джека сродни влиянию Иоанна Богослова на окружающих. И еще одно обстоятельство, которое не потребует комментариев - странная смерть Иоанна Богослова. Он приказал похоронить себя живьем: был поставлен в яму и засыпан землей, сначала по шею, а потом, когда попрощался с учениками, полностью. В связи с этим интересно упомянуть один из эпизодов романа, когда брат Джека во время поиска воды чертит крест, указывая ее местонахождение, который, как пишет Джек в дневнике, навсегда запечатлелся в его памяти, став особой точкой притяжения, Иоанну же, по одной из версий, выкапывают крестообразную могилу.

 

Круг библейских персонажей, связанных с именем Джека и брата, можно считать неслучайным. Такой же является и фамилия - Celliers. Предполагаемые мотивы выбора - об английских и французских Селльерсах, приоткрывают изыскания автора перевода - ван дер Пост вполне мог быть знаком с представителями этих линий, которые проживали в южной Африке. Отдельный интерес представляет один из фамильных гербов - со знаком, напоминающим символ вспаханного поля. Сама же фамилия является производной от основы, обозначающей винный погреб, тюремную камеру, клетку, келью, могилу. Любопытные соотнесения значений представляет словарь Маковского М.М. в анализе понятия бездна: и-евр. kel "отверстие, щель, резать", нем. диал. Scale "сосуд", и.-е. ghel "расти", прусск. gallan "смерть", др.-инд. kala "время", нем. Schall "звук", англ. soul "душа", др.-англ. sael "судьба", алб. hyll "звезда", лидийск. gella "земля", рус. щель, латыш. cel´s "путь", лат. callis "тропинка", греч. καλος "хороший", ирл. cial " мудрость", нем. hell "светлый". Все эти значения входят в смысловое поле образа Джека Селльерса, где переплелись жизнь и смерть, его подлинное я оказалось к клетке чуждых норм, мучительно прорастая над самим собой, а лагерь стал последней клеткой, из которой она ушла свободной, разрешив все противоречия, к своей звезде. Слово было тем семенем, в котором заключалась судьба. Подобные совпадения и пересечения Юнг называл синхронностью. В юнгианском смысле Джек Селльерс - своего рода подвал, поскольку вся его подлинная, значимая часть находится в области подсознания, надежно отгороженная стражами рацио. Он вступает в зону тени и метаморфоза, произошедшая с ним, остается невидимой для всех - как превращение бабочки, только странный поступок на плацу и его дневник освещают удивительный дар, который он принес из своего погреба.

 

Значение "винный погреб " имеет непосредственное отношение к контексту романа. Образ вина, виноградника в различных аспектах часто встречаются в Библии. Наиболее близка своей игрой значений символика "Песни Песней", которая вдохновляла Хуана де ля Круса: "Он ввел меня в дом пира и знамя его надо мной - любовь" (Песня Песней, 2:4). Перевод Незванова. А.С. "Восхождение на гору Кармель", осуществленный в сотрудничестве с монахами ордена кармелитов, содержит отсылку к этой сцене и дает перевод - в "винный погреб" (ссылка указана выше, 2 книга, глава 11.9.). Христианская символика виноградника, вина - как области духа и божественной любви отражена в фамилии Селльерса, который приходит к понимания высшего смысла жизни через любовь. Именно этот путь был сокрыт в глубине души Джека, любовь очищалась, созревала, чтобы превратиться целиком в подобие той капли, которая упала в нее - из другой Чаши. И сама смерть его стала пиром, на который он был зван.

 

Но мы знаем Джека и под другим именем - прозвищем Straffer, один из вариантов перевода которой - каратель. Помимо той смысловой нагрузки, которую несет этот и другие варианты, что было подробно рассмотрено рифеншталь, есть еще один аспект, имеющий непосредственное отношение к библейским соответствиям. Именно в таком качестве предстает бог Ветхого Завета - судящий, милующий и карающий. В книге пророка Иезекииля читаем: "И не пощадит тебя око Мое, и не помилую. По путям твоим воздам тебе и мерзость твоя с тобой будет; и узнаете, что я Господь каратель" (Иезекииль, 7:9). В данном случае имеет значения смысл прозвища. Джек получает его на войне как опытный, беспощадный диверсант, но, по сути, репрессивная функция его личности направлена на него самого, часть жизни он был безжалостен к своему подлинному я. Показательно, что Джек выбирает и профессию, которую ожидает от него общество как от своего лучшего представителя - становится адвокатом, служит его закону. Но этот закон не удерживает от предательства и не дает освобождения его душе. Ветхий Завет - время Закона, Новый - вечность Божественной Любви. Христос не судит и не наказывает даже своих учеников, проявивших человеческую слабость, и в минуту наибольшей слабости и опустошенности Джека он приходит к нему на палестинском нагорье и для Джека начинается его время любви. Ветхозаветный Бог уже не борется Иаковом (Бытие, 32:24-30). А Джек уже не каратель и ветхозаветный Иаков больше не повторится.

 

Ёнои.

 

Капитан Ёнои, пожалуй, самый загадочный среди теней острова, за которыми смутно угадываются фигуры. Но эта тень своей катаной отсекает точки соприкосновения и оставляет в неясных догадках и гипнотических ответах. Он нарисован очень скупыми штрихами - самурай с гравюры. Ничего не известно о его жизненном пути. Но это не мешает увидеть в капитане сильного человека, способного на поступок, обладающего собственным мнением и волей, чтобы его отстаивать. Его внутренний мир, надежно укрытый в форменный френч, все же выдает в нем пылкую, тонкую натуру. Он, как и Джек когда-то, безнадежно заблудился и рядом нет никого, кто мог бы ему помочь в своей среде "без намека на мечту".

 

Джек чувствует, что они - птицы одного полета: красивые, введенные в чуждую им роль и отлученные от собственной самости, находящиеся не на своем месте, прикованные к внутреннему конфликту. Мотив капитана Ёнои спасти Селльерса в романе не проясняется, желание сделать его командующим лагеря является не причиной, а лишь следствием скрытого мотива. В романе Рассказчик говорит, что Ёнои в лагере даже не общался с Джеком лично, Осима в фильме предлагает свою версию. Образ капитана описан слишком ярко, чтобы считать его лишь фантазией автора, но обстоятельства жизни самого ван дер Поста тоже слишком туманны, чтобы что-либо прояснить. В контексте рассматриваемой библейской тематики, которая мастерски вплетена в ткань романа, один из его главных действующих лиц не мог бы оказаться вне общего полотна.

 

И, рискуя, навлечь на себя кары ФанДома, все же сделаем предположение. У этих rara avis есть общая высота - суд. Процесс над Селльерсом - одна из центральных сцен и Ёнои на суде показан как умелый игрок с холодной головой, он полностью переворачивает версию обвинения и представляет неопровержимую доказательную базу невиновности Джека - тот действовал не из преступного своеволия, а по приказу командования, не зная, что ситуация изменилась. Пожалуй, бывший адвокат не мог не оценить грамотность линии защиты. Нужно хорошо знать систему, чтобы так быстро сориентироваться и переубедить трибунал. Приобрел ли капитан эти знания в мирное время или на войне, остается загадкой, но очевидно, что он обладал определенным пониманием механизма взаимоотношений с судейской системой. Осима в фильме предлагает версию, согласно которой товарищи капитана были казнены за участие в военном мятеже, а Ёнои удалось этого избежать лишь по стечению обстоятельств. Призрак процессов 1936 года должен был черной тенью преследовать Ёнои, и он слишком хорошо понимал, что роль обвиняемого от невиновного отделяет только человеческий произвол.

 

В истории ареста и осуждения Христа есть точка соприкосновения с сюжетом романа ван дер Поста. В Синедрионе состояли два тайных ученика Христа - Иосиф Аримафейский и Никодим. Иосиф был старейшиной, имел состояние и положение в обществе, поэтому из опасения не афишировал свою связь с Учителем: " знаменитый член совета, который и сам ожидал Царствия": (Еангелие от Марка, 15:42-46). В осуждении Христа он не участвовал и просил Пилата отдать ему тело для погребения. Вместе с Никодимом они снимают Иисуса с креста, проводят необходимые церемонии, заворачивают его в плащаницу и помещают тело в гробнице, принадлежащей самому Иосифу. Описание есть во всех Евангелиях: Евангелие от Марка, 15:42-46, Евангелие от Матфея, 27:57-60, Евангелие от Луки, 23:50-54, Евангелие от Иоанна, 19:38-42. Никодим тоже был членом Синедриона и принадлежал к течению фарисеев, он однажды приходил ночью к Христу, спрашивал его и тот говорил с ним о необходимости рождения не только в плоти, но и в Духе (Евангелие от Иоанна, 3:1-21). В Синедрионе Никодим выступил против осуждения Христа: "Никодим, приходивший к Нему ночью, будучи один из них, говорит им: "судит ли закон наш человека, если прежде не выслушают его и не узнают, что он делает?" (Евангелие от Иоанна, 7:50-51). Известно, что он, в дальнейшем, принял крещение и был изгнан из Иудеи. Подлинное иудейское имя Никодима в евангелиях не сообщается. Что касается Иосифа, то с ним связана легенда о рыцарях Круглого Стола и Граале - чаше, куда он собрал кровь Учителя. Этой темой был вдохновлен Лоуренс, увидевший в мече рыцарей отражение карты мира и человека. Когда Никодим с Иосифом пришли, чтобы проверить гробницу, тела Христа не оказалось, там лежали только пустые погребальные пелены - как кокон мотылька.

 

Этот сюжет вполне мог стать для Лоренса ван дер Поста источником собственных ассоциаций. Особенности восприятия автором библейского материала уместно рассмотреть в отдельном блоке. Здесь же важно отметить ту грань в линии Ёнои - Селльерс, которая не имеет никаких зримых проявлений, кроме конечного результата - преображения Ёнои. Безусловно, Джек стал для него подлинным учителем, носителем истины, превосходящей все знакомые кодексы. Один единственный урок с неразрешимой задачей в классе для наказаний раз и навсегда отодвинул камень из тысячелетней пещеры, не знающей странника. В лагерь Ничто проникает Все. В библейских текстах встречается сравнение божественного с сетью, освобождающей прельщенные фальшивыми светильникам души: "вот Я - на ваши чародейные мешочки, которыми вы там уловляете души, чтобы они прилетали, и вырву из-под мышц ваших, и пущу на свободу души, которые вы уловляете, чтобы прилетали к вам" (Книга пророка Иезекииля, 13:20). Того же самого хочет Христос и от своих учеников, чтобы передавалась эта, единственно подлинная и священная традиция - освобождать человека от всего, что не есть Он: "Проходя же близ моря Галилейского, Он увидел двух братьев: Симона, называемого Петром, и Андрея, брата его, закидывающих сети в море, ибо они были рыболовы, и говорит им: идите за Мною, и Я сделаю вас ловцами человеков. И они тотчас, оставив сети, последовали за Ним. Оттуда, идя далее, увидел Он других двух братьев, Иакова Зеведеева и Иоанна, брата его, в лодке с Зеведеем, отцом их, починивающих сети свои, и призвал их. И они тотчас, оставив лодку и отца своего, последовали за Ним" (Евангелие от Матфея, 4:18-22). Христос говорит Никодиму во время их единственного разговора ночью, следующий раз они увидятся только на суде: "Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух. Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше. Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа" (Евангелие от Иоанна, 3:6-8). И в тот час ночи, когда затрепетала бабочка Джека, освободился еще один кокон, стражники нашли еще одну опустевшую пещеру, и капитан Ёнои ушел под музыку волшебной флейты на встречу той свече, которая будет так долго ждать его.

запись создана: 19.01.2017 в 03:22

@темы: Рюичи Сакамото, Йонои, Дэвид Боуи, Юнг, Такеши Китано, Впечатления от просмотра, Лоренс ван дер Пост, библеистика, “Семя и сеятель”, “Счастливого Рождества, мистер Лоуренс”, Нагиса Осима, символизм

---

Записки о романе "Семя и сеятель" и фильме "Merry Christmas Mr Lawrence".

[Мичиру Явара]

Роман Лоренса ван дер Поста "Семя и сеятель" с первых же строк показался необычным именно своей символичностью. Попытки изучить библиографию произведения результата не дали, удалось обнаружить только рецензии на фильм, слишком поверхностные и не выходящие за уровень очевидных значений. Все достойные внимания материалы - бережно отобранные и сопровожденные комментариями и обменом мнений, были представлены только в сообществе
MCML в Дайри mcml.diary.ru/ и в группе ВК vk.com/van_der_post
Непроходимые пространства и одиночество путешественника - это ли не настоящее приключение? Совсем удалиться в полумрак собора символов не позволило плодотворное общение с автором перевода, которому я признателен за возможность обсудить свои догадки и услышать его собственные размышления и изыскания о сюжете, героях и Лоренсе ван дер Посте. Представленный очерк о библейской тематике не может претендовать на исчерпывающее понимание и, возможно, является дискуссионным, что станет поводом продолжить дальнейшее изучение в этом направлении. Материал для удобства ознакомления разбит на четыре части.


Владимир Куш. Book of Books.

Партитура тишины.

Роман Лоренса ван дер Поста "Семя и сеятель" необычен, в числе прочего, неявной особенностью: в нем содержаться слои, которые могут формировать различные структуры его восприятия. Эта особенность связана с тем способом концептуализации и выражения знания, которая уходит в глубины общего человеческого прошлого, является узнаваемой и вызывает отклик. Один из таких слоев - музыка, другой - графика, их внутренние законы направляют движение потока впечатлений в формы, доступные для рассмотрения связей, узлов и переплетений, скрытых по ту сторону рассказанной истории, словно полотна гобелена.

 

Музыка вспыхивает внутренней точкой, которая привлекает внимание к присутствию чего-то важного и этапного. Подробнее на этом уместно было бы остановиться в отдельном блоке, здесь же, в контексте структурирования восприятия такого необычного романа, можно было бы назвать его звучание полифонией. Стоит прислушаться, и становятся различимы звуки японской флейты и кельтской арфы, африканских барабанов и библейских псалмов. Темы различных культур в исполнении чуткого дара Лоренса ван дер Поста обретают новые оттенки смыслов. Взаимное наложение сюжетов, контекстов, героев, символов пишут впечатляющую партитуру, воссоздающую образ единства человечества и целостности личности. Можно выделить несколько голосов-партий: библейский, японский, кельтский, бушменский и алхимический.

 

1. Библейская тема.

 

1.1. Символизм семени и числа.

 

Библейская тема задается уже в самом названии романа, сохраняясь и в названии фильма. Притча о Сеятеле изложена в Евангелии от Марка (4:3-20; 26-29), Евангелии от Матфея (13:3-23), Евангелии от Луки (8:5-15). Имеет значение также и параллели с горчичным зерном: Евангелие от Марка (4:30-32), Евангелие от Матфея (13:31-32), Евангелие от Луки (13:18-19). Многомерный и сложный образ находит отражение в нескольких аспектах.
1. Как и истины притчи, изложенные на конкретных примерах из обыденной жизни, истории героев открываются через их индивидуальный опыт. Они не персонажи, Лоренс ван дер Пост держал в ладонях эту землю, смотрел на эти звезды и стоял на лагерном плацу. Все виды почв, на которые падает семя, вполне узнаваемы в романе, и читатель без труда обнаружит их и в своем собственном пространстве.
2. В контексте утверждения, что не знает человек, как растет семя, следует рассматривать непонимание Джеком того, что происходит с ним, и всю цепь событий, ведущих его к преображению и осознанию себя. Новое состояние возникает уже как некая данность, которая и позволяет переосмыслить весь прошлый опыт, вывести его из тени.
3. " Когда же созреет плод, немедленно посылает серп, потому что настала жатва" (Евангелие от Марка 4:29). Лишь только потому, что есть избранник, плоть и кровь обыденной современной реальности невероятным образом оказывается участником вечной мистерии, которая обрушивается бурей на сознание, вовлеченное в ритуалы нормативности, предписывающие меру добра и зла.
4. В Евангелии от Марка говорится о царствии божьем: "Оно - как зерно горчичное, которое, когда сеется в землю, есть меньше всех семян на земле; а когда посеяно, всходит и становится больше всех злаков, и пускает большие ветви, так что под тенью его могут укрываться птицы небесные". Парадоксальное свойство явления заключать в себе свою противоположность Джек познает на собственном опыте, когда пустяк превращается в бездонное Ничто, а незримый участок живой почвы в его душе с добрым семенем и тенью - обращает это Ничто в Нечто, где тень - убежище духа.
5. "То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет" (Первое послание к Коринфянам 15:36).
"Сеется в тлении, восстает в нетлении; сеется в уничижении, восстает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, восстает тело духовное. Есть тело душевное, есть тело и духовное" (там же,15:42-44). Указанные слова апостола Павла представляются важными для понимания того плана, где происходит разрешение ситуации Джека Селльерса. Его опускают в землю как садовое дерево, Лоуренс после войны говорит, что Джек посажен во многих местах и прорастает сейчас здесь, на Рождество в душах тех, кто его помнит, "в тебе и во мне".

 

Символизм зерна является общемировым и рассмотрение этого вопроса увело бы слишком далеко от "заметок на полях романа", но стоит упомянуть об одном параллельном варианте, слишком красивом, чтобы умолчать о нем. "Этот Атман в моем сердце меньше, чем зернышко риса, чем зерно ячменя, чем горчичное семя, чем семя проса, чем ядро семени проса. Этот мой Атман в моем сердце больше, чем земля, больше, чем воздушное пространство, больше, чем все эти миры"(Чхандогья-упанишада 3,14.). Божественное начало - Атман меняет лишь форму выражения, сохраняя форму содержания прежней. В образе зерна, семени представлены важнейшие для христианского мировоззрения понятия души, жертвенности и спасения. Интересные соотнесения значений дает сравнительная этимология при анализе слова "зерно": др.-англ. bled "зерно на корню", и.-е. bhled "жертвоприношение", англ. brtath "дыхание"; лат. gars "душа" и хет. harsi "хлеб, зерно"; хет. halki "хлеб на корню" и лит. hailis "волосы"; готс. hlaibs "хлеб" и нем. Halb "половина, середина" (Маковский ММ. Сравнительный словарь мифологической символики в индоевропейских языках). В контексте этих значений сцена гибели Джека обретает смысл ритуального действия, заложенного во времена, когда единый ритм создавал семя, человека и слово.

 

Тема семени появляется в дневнике Джека в связи с его отношением к брату: "Природа семени узнается по дереву, дерево - по плодам, плоды - по вкусу". Позиция выступает здесь как почва, на которой начинается разрастаться Ничто. Другое зерно в нем - доброе, пытается пробиться в совсем неприспособленных условиях - под воздействием общества, где роль Джека предопределена. Это другое у Лоренса ван дер Поста коррелируется с понятиями того же плана - сердцем, движением, жизнью, целостностью. Все важнейшие моменты жизни героев находят отражение через эти понятия. Сердце и есть тот участок живой связи с собой и миром, где только и способно оно укорениться: "человеку нужно только пожелать, чтобы его семя было избрано, и молить сеятеля внутри себя посадить его через собственное дело и поступок". Семя Сеятеля требует распахнутого сердца, и жизнь ради прекращения его замкнутости порой призывает бурю, в глубине которой все же заключена гармония. Жизнь, по наблюдению автора, предлагает свои ритуалы в этапные мгновения, когда все разрушено и именно сердце как прозрачное зеркало приводит в свидетели Лоуренс, пытаясь на привычном ему языке ума передать вспыхнувшее чувство. Оно выступает мерой соразмерности человека самому себе. После прощания с Харой Лоуренс чувствует, как муть и чернота обрушились на него, и беспощадное, отчаянное признание самому себе связано с осознанием, что "с крохотного семени небольшой перемены взволнованного человеческого сердца" начинаются великие события. Пение брата будит в сердце Джека тоску от осознания незавершенности, и Ничто как тень ложится на него, вызывая отвращение к жизни спустя много лет. Все движения сердца сродни неведомому росту семени, скрытому в земле и доступному только внутреннему взору, обращенному на самого себя, и в таком качестве равному божественному взгляду. Это понимание передано описанием брата, погруженного в себя как африканская курица - в предвкушении жизни внутри себя. Таково парадоксальное видение Лоренса ван дер Поста, сочетающего великое и малое в понятии жизнь.

 

В заключение обзора смыслового поля символа семени в романе, отметим, что оно в картографии души, составленной автором, относится к категории центра, относительно которого только и возможна система ориентации. Библейское звучание темы оказывается одним из голосов в общем гармоническом строе духовных практик человечества, связанных с мистериями умирания и воскресения - во всех планах бытия, в мироздании и в личности. Целью этого символического подобия является обновление, и именно таким - воссоединенным и обновленным возникает в гармонии рождественской бури Джек Селльерс, собравшийся из тех мест, где он был когда-то.

 

Особый интерес в связи с библейской тематикой представляет символизм чисел и имен у ван дер Поста. Это чрезвычайно тонкий слой изощренного искусства создавать объемные контексты всего лишь одним жестом. В универсуме романа есть две числовые константы, которые структурируют текучие процессы жизни и преображают дуальность и противоречия человека. Это тройка и четверка. Они находят, как в мистериях, свое предметное выражение, и та форма, через которую они явлены в романе - меч Лоуренса, ставший для него универсальным проявлением опыта его жизни, отражением горизонтальной и вертикальной организации бытия. Неслучайно этот символ накладывается на другой - крест: Лоуренсу является его облачное видение в прозрачном горном воздухе Индии.

 

Горизонтальная четверка присутствует в теме смены сезонов - в природе, в жизни, в душе человека, в сезонах внешней канвы судьбы Джека - через школьные годы, период работы адвокатом, войны и лагеря военнопленных, в мотиве двух братьев с их сестрами. В романе действуют четыре героя, с разными путями развития духа и становления личности: Джек, Лоуренс, Хара и Ёнои. Четыре раза звучит песня брата: в саду, когда Джек приезжает на каникулы, на инициации в школе, во время приезда Джека после Палестины, во время его казни. Таким образом, для ван дер Поста в символизме числа четыре находят выражение его понимание цикличности жизни, завершенности процессов, соответствия человека природному порядку, это уровень материальных явлений и заданности условий бытия. Оно имеет значение установленного порядка, в котором протекает бытие, а также представляет завершение процесса, исчерпывающегося на последней стадии.

 

Вертикаль меча соответствует числу три, и насколько Лоренсу ван дер Посту важна эта константа, свидетельствует обилие форм в романе, в которых она находит отражение. Среди различных аспектов, по которым происходит соотнесение именно с числом три, первостепенное значение имеет момент смерти - воскресения Христа, который по преданию происходит за три дня, а также отречение Петра - трижды. Перечислим варианты присутствия числа в романе.

 

Повествование делится на три части. Встреча товарищей происходит в Сочельник, Рождество и вечер после Рождества. В романе звучат голоса троих мужчин - Рассказчика, Лоуренса и Джека. Три женщины находятся в диалоге с героями - жена брата, женщина с острова и жена Рассказчика. Три пути человека называет Джек - солнечный, лунный и звездный. Три дня до и три дня после полнолуния - время безумства Хары. Лоуренс освобожден Харой на Рождество, за три дня до того, как его должны были казнить. За три дня до освобождения Лоуренс попадает в переделку, защитив заключенного, и его избивают; на этом он расстается с Харой, чтобы встретиться уже при других обстоятельствах. Трижды звучит крик петуха: на кузнице, когда Джек решает за брата пойти навстречу толпе сверстников, поджидающих их, чтобы наказать, в день приезда брата в школу, когда Джек солгал, что брата не будут раздевать, в утро казни Хары, когда Лоуренс подавил свой человеческий порыв. Трижды Джек отрекается от брата: решив подвергнуть его испытанию у кузни ради соответствия своему представлению о себе, во время ассамблеи в школе, во время убийства Стомпи. Трижды звучит гимн "Останься со мной, Господи": его поют амбонцы на склоне вулкана "Пик Стрелы", когда Джек был с ними, поют, когда он уходил от них, спускаясь с вулкана, поют военнопленные во время мучительной казни Джека. Есть три ночи, значимые для Джека: в Палестине, где ему явился Христос, на склоне вулкана, когда он приближается к пониманию смысла жизни, в ночь перед испытанием на плацу, когда он чувствует зов своей звезды. На третий день после невероятного поступка Селльерса его "сажают" в яму. Через три дня после этого он погибает. В последние часы жизни Джека Селльерса в три часа ночи к нему приходит капитан Ёнои и срезает прядь волос.

 

Таким образом, число три моделирует у Лоренса ван дер Поста уровень перемен, перехода к новому качеству, потенцию преображения, а также пограничность ситуации, которая должна будет получить свое дальнейшее разрешение. Она представляет духовный план и качественный выход из бинарности и противоречивости, синтез и динамику, самосознание. Это возвращение к исходной точке, когда можно все изменить, возвращение к утраченному единству.

 

Среди других числовых констант, выражающих различные аспекты единого, у автора можно обнаружить двойку - уровень дуальности, ноль и единицу - уровень, представляющий одновременно и Ничто и Все. Наивысшая точка внутреннего распада Джека приходится на 32 года, когда он принимает решение отправиться на войну, где начинается новый этап его пути к самому себе.

@темы: Рюичи Сакамото, Йонои, Дэвид Боуи, Юнг, Такеши Китано, Впечатления от просмотра, Лоренс ван дер Пост, библеистика, “Семя и сеятель”, “Счастливого Рождества, мистер Лоуренс”, Нагиса Осима, символизм

---

Об имени Селльерса-младшего

[рифеншталь]

Как-то давно меня спросили, как звали младшего брата Джека Селльерса. Ответа не нашлось ни в Книге, ни в Фильме. Его имя не названо нигде. А недавно мне был задан вопрос об этимологии имени самого Джека. Оказалось, что ответ на второй вопрос дал ответ на первый. Немало этому поспособствовали и бушмены. Но все по порядку.

Начнем с того, что и имя, и фамилия у Джека Селльерса - французские. В некоторых источниках проскакивает информация, что мать Лоренса ван дер Поста была французского происхождения. В других, правда, говорится, что - немецкого (при этом отец - голландец, из Лейдена, его родители приехали с ним в Южную Африку, когда ему было 3 года). Это к вопросу - почему французские имя и фамилию дал ван дер Пост своему персонажу, фактически являющемуся им самим. Причина, конечно, возможна совсем другая, и об этом еще будет разговор.

Так вот, "Джек Селльерс" - это в оригинале у ван дер Поста "Jacques Celliers". А Jacques - это французский эквивалент английского имени James, происходящего от еврейского Jacob - Иаков. Привычное нам Джек, Jack, тоже встречается, как вариант произношения этого имени на английском, но не является совсем корректным, так как Джек - это уменьшительное от совсем другого имени - Джон.

Вот тут параллельно всплывает еще одна линия. Как мы знаем, ван дер Пост разбил себя в Книге на трех персонажей - рассказчика, Лоуренса и Селльерса. Почему он это сделал, в какой степени происходит разделение, какими функциями наделен каждый персонаж, и зачем автору понадобилось это делать - тема отдельной научной работы. Но одна деталь будоражит воображение: Джек - уменьшительное от Джон. Селльерс - младший Лоуренс... Но это так, в скобках. Не буду здесь развивать эту мысль. Но сколько сюрпризов преподносят имена!

Значит, читая по-французски, мы получаем Жак СельЕр. Хехе. Сельер - довольно распространенная французская фамилия, слово на этом языке означает "кладовая, винный погреб". Гугл выдает множество ссылок на различные объекты во Франции, связанные с виноделием, в названиях которых присутствует это слово.

Ну и в Претории, Южная Африка, есть улица с таким названием. Также несколько современных Джеков Селльерсов обнаруживаются именно в этом регионе. Еще был южноафриканский поэт, эссеист и драматург, писавший на африкаанс, Jan Francois Elias Celliers. В ЮАР Селльерсов вообще больше, чем где бы то ни было еще в мире.

В этом источнике говорится: фамилия французского происхождения, географически может происходить от проживания в деревне, где была келья отшельника, или по профессии - от человека, который держал склад или амбар. От латинского 'cella'.

Мне нравится "келья отшельника"! Кельерс, келья.

Существуют, впрочем, и английские Селльерсы. Согласно этому источнику происхождение фамилии уходит во времена англо-саксов. Ее производят от крестильного имени Silvester или Silvanus. Впервые встречается в Нортгемптоншире, где Селльерсы издревле имели свои феодальные поместья. У них был свой герб:

Но вернемся к именам.

Итак, наш Джек - Иаков. Знатокам Библии дальше можно не объяснять, но, поскольку я таковым не являюсь, мне открытие далось не сразу.

Недавно мне случилось переводить интервью Лоренса ван дер Поста Южно-Африканскому телевидению. Говоря о бушменах, он произносит загадочное для меня слово, звучащее как "Исо". Я ломаю голову, переслушиваю с десяток раз и решаю слушать дальше, авось пойму из контекста. Так и произошло. В целом отрывок звучит так:

"Вопрос: Вы как-то сказали, что в каждом из нас живет бушмен. Что Вы имели в виду?

Лоренс ван дер Пост: Я уверен, что бушмен олицетворяет то, что есть в каждом человеке любой расы мира - спонтанность, непосредственность, нахождение в «сейчас», интуитивность. Но он также обогащен высокой осознанностью, на свой манер. Если объяснять это так, чтобы нам было более доступно – он есть проявление Исава в человеке. До того, как возник землепашец и владелец имущества, то есть аспект Иакова в человеке. Вы помните историю Исава и Иакова, как они уже боролись друг с другом в материнской утробе, и в конце концов аспект Иакова, человек, который возделывает землю, владеет скотом, имеет овец, строит города – взял верх. Я думаю, в процессе развития этот аспект, особенно в современном мире – обладание, материализм, сознательная, рациональная сторона человека – во все возрастающей степени берет командование, забирает контроль у естественного, интуитивного, любящего человека природы, которого до сих пор воплощают в себе бушмены. Как если бы кто-то в своем воображении пришел в страну, в которой до этого в сознательном состоянии никогда не был, и сказал: «Боже, вот то, что я потерял!» И в тот момент, когда мы видим его, идущего своим естественным путем, мы в своих городах смотрим на него и думаем: «Боже мой! Вот что мы упустили!»

Мы обнаруживаем это в нашей жизни снова и снова. Я брал с собой разных людей в дикие места Африки, в природный мир Африки, и без всяких слов, просто глядя на природу, они, казалось, обретали религиозный опыт. Здесь в Лондоне, зачем люди высаживают у себя в заоконных ящиках цветы? Если не хватает места для сада, для природы, для естественных вещей в их жизни. И я не знаю, кто соединит для нас наиболее очевидным образом историю об этих разорванных взаимоотношениях в современном человеке и историю бушменов. И то, что мы натворили с бушменами во внешнем мире, мы то же самое творим с чем-то внутри нас самих.

Полагаю, один из уроков, которые я лучше всего усвоил к концу своей жизни, это следующий: ты не можешь сделать внешнему миру того, чего не делаешь своему внутреннему миру".

Вот ту-то мне и стало все понятно. В Книге Бытия: Исав – брат Иакова - человек природы, откровенный, чистосердечный, импульсивный, живущий сегодняшним днем, отдал свое первородство Иакову за миску супа. Это как раз то слово, которое по-английски звучит как "Исо".

Прошу прощения за длинную цитату, но тут ясно видна огромная важность для ван дер Поста этой дихотомии: Исав - Иаков. Понимание этой раздвоенности, разделенности человека сэр Лоренс пытался донести во множестве книг, в том числе посвященных бушменам, где в немалой степени так же заметно влияние учения Карла Густава Юнга. Интеграция со своим внутренним бушменом, человеком природы, тем, у кого в голове (или сердце или еще где-то) сохранился биокомпьютер, связывающий его непосредственным знанием-ощущением-чувствованием со всем живым, тем, кто подчиняется непреложным законам бытия с тонким различением нужного в данный момент, тем, кто не отягощен наслоениями бесконечной обусловленности, налагаемой цивилизацией, кто не ставит ложных задач и проживает бытие как оно есть во всей его полноте.

Эта интеграция, это обретение целостности прозревается Джеком на вершине горы в момент инсайта, когда его солдаты поют гимн "Господь, пребудь со мной". "У горы было имя Джаджа Семпур, «Пик Стрелы», у долины — Лебаксембада, «То, что хорошо сделано»". Джек говорит: «Слушая эти простые христианские души, поющие среди языческих лесов, ... я понял, что не был послушен собственному осознаванию жизни».

Джек отвечает на вопрос, что он понимает под осознанность? "Это не то, что мы называем знанием, потому что знание ... стремится пришпилить нас, заключить в рамках того, что должно быть лишь граничным состоянием. То, что он назвал осознанностью, было, возможно, чутким предощущением целостности, единства жизни; осознаванием того, что человек может свободно жить лишь на границе своего бытия, где знаемое содержится в бескрайнем незнаемом, непрерывно переступая эту воображаемую границу, подобно одинокому охотнику, что возвращается из ненадежного укрытия в огромных лесах. ... там, на вершине горы, пока его люди пели псалмы, он понял, что отныне прежде всего он должен научиться любить необходимость поиска высшего единства в жизни... На нем ... лежало проклятье того, что он назвал «предательством природного брата в его жизни»".

То есть он не просто предал своего брата по плоти и крови, но, и прежде всего, он отказался от своей собственной природной, интуитивной части, вытеснил ее в подсознание под гнетом социума с его жесткими требованиями соответствия правилам, не нужным для истинной жизни, враждебным ей. Это стало причиной жесточайшего кризиса. Кризис же разрешился обретением осознанности и выходом на жертвенную любовь.

Имя брата, так же как и внутреннего бушмена - Исав.

@темы: Подробности, История создания, анализ, Впечатления от просмотра, Лоренс ван дер Пост, библеистика, бушмены, имена

---

Merry Christmas!

[рифеншталь]

Счастливого Рождества, мистеры, мисс и миссис, коллеги!

Все те, кто не щадя сердца своего, все эти годы проживал и проживает жизни наших героев между страниц собственной жизни,

читает между строк своих ситуаций мотивы и поиски этих архетипических персонажей, разгадывает тайны Фильма,

всматривается в глубину Книги и делает открытия, раскрывающие важнейшие смыслы.

Merry Christmat to y'all!

@темы: Рюичи Сакамото, Дэвид Боуи, Такеши Китано, Нагиса Осима, Музыка

---

Заметки о романе "Семя и сеятель" и фильме "Merry Christmas Mr Lawrence"

[Мичиру Явара]

Этой осенью случайность привела меня на страницы сообщества "Merry Christmas Mr Lawrence". Я признателен переводчику романа за знакомство с таким удивительным миром писателя и участникам сообщества за возможность увидеть весь спектр мнений о фильме и сюжете книги, понять многие непростые аспекты одного и другого. Вероятно, мои вопросы были такого рода, что ответ оказался именно таким. Возможно, эти заметки тоже окажутся ответом на тысячу вопросов, которые вырастают при чтении романа. Вполне вероятно, что другие вопросы вызовут другие ответы. Смысл - это то, чем отличаются люди, но только смысл и объединяет их.




Не о том.

...Немного о том, чем этот роман не является. Он - не про гомосексуальность, не про торжество христианской церкви над отсталым синтоистским язычеством, не про духовное превосходство белого человека. Он даже не про войну на Тихом океане. Он ни о чем таком, что можно было бы использовать как удобные ответы на неудобные вопросы.

 

Взгляд.

 

Прохождение мимо - основная часть маршрута, заявленного среди прочих как человеческое сознание. Требуется буря, чтобы снежные заносы нарушили ход по узкоколейке заданности. Тогда возможно увидеть множество других линий, которыми совершает переход жизнь вокруг этого потерпевшего крушение механизма существования. Корзина с ландышами оказывается в руках только после мистериальной смены сезонов, развертывающейся на одинокой, необходимо-случайной поляне. Конечно, всегда есть под рукой сонник вкусоцветного выбора остаться в перевернутом составе.

 

Встреча с тем, что прежде ускользало от взгляда, но стало сразу узнаваемым по внезапному ощущению значимости и смысла, которым сопровождаются подобные пересечения, предполагает две стороны, двух участников. Есть знак, высветивший знакомую фигуру из неразличимого, проплывающего мимо фона. И есть взгляд, напряженно всматривающийся в этот момент в смутные очертания за окном, уже преображенном листьями аканта, распускающимися от дыхания зимы.

 

Лоренс ван дер Пост - фигура, почти неразличимая для русского читателя, только узкие специалисты не могут пройти мимо нее - как исследователя культуры бушменов и писателя, да разве что любопытные путешественники по другой вселенной - Дэвида Боуи, воплотившего на экране образ героя романа "Семя и сеятель". В значительной мере такая ситуация обусловлена отсутствием переводов произведений писателя, отрывки из которых были представлены достаточно давно в журналах "Вокруг света". Творчество ван дер Поста само превратилось в один из затерянных миров, о которых с такой болью и глубоким пониманием он писал, миров, взошедших на древней земле Африки и в глубине человеческого сердца.

 

И вот ограничивающая обусловленность нарушена, есть перевод романа "Семя и сеятель"- еще одно слово в том диалоге взволнованных и искренних человеческих сердец, о которых писал автор, создающем открытое пространство перемен, где только и возможно движение духа, чье непостижимое прикосновение преобразило индивидуальный человеческий опыт в прекрасное литературное произведение. Эта книга обладает свойством обращаться в своего рода гиперссылку, соединяя ассоциации с живой тканью текста. И говоря о переводе как о знаке, благодаря которому стала возможной встреча с романом, так естественно будет обратиться еще к одной мысли Лоренса ван дер Поста, произнесенной словами Джека Селльерса в его последнюю ночь, когда он был человеком. О том, что надо научиться сделать всеобщее - частным, универсальное - конкретным. Безусловно, не было бы такого перевода - чуткого, бережного, уважительного, не умаляющего право писателя предстать непереводимым, если бы эта метаморфоза не произошла с самим автором перевода. И в той обезличенности по умолчанию, простирающейся везде, где нет крохотного зерна индивидуальности и смысла, это ценность.

 

И читатель, разделяя ценность таинства нисхождения, пусть вспомнит и другие знаки, сделавшие возможной встречу с героями романа, его автором и свою собственную личную сопричастность рассказанной истории. Женщину - Маленького человека из закатанного под площадку цивилизации древнего, самобытного племени бушменов, слишком старшего и слишком детского, чтобы породить в себе то, что могло бы противостоять этому безжалостному процессу. Она жила в доме тех, кто отнял у нее народ, но захотела передать все, что у нее осталось - мифы, и любовь, и связь с бытием - ребенку из этой семьи. Ученого, нашедшего в непонятных безымянных сказаниях и сочинениях древних философов язык-ключ к пониманию природы человека - Карла Густава Юнга. Его ответственное, этичное и творческое отношение к личности позволило Лоренсу ван дер Посту переплавить свой травматический опыт в новые смыслы и отразить их в своем творчестве на языке символов. Честность и ответственность - это те качества, к которым ван дер Пост постоянно возвращается в своем повествовании. Одаренного музыканта, поэта, актера, который своей вдумчивой манерой, словно вспышкой своей молнии, высветил литературный образ, подарив ему плоть. И который тоже был честен - Дэвида Боуи. Художника, чей новаторский дух проявился через пронзительный фильм, ударяющий, словно гроза в романе - по неподготовленным обветшавшим постройкам обедненного взгляда на мир - Нагису Осиму. Рюичи Сакамото - композитора, соткавшего чувственно-прекрасный занавес мелодии фильма из неосязаемой ткани, возвращающей покой Саулу всех времен - страдающей, больной, мечущейся душе. Это они сказали: "Счастливого Рождества!"

 

А что же вглядывающийся? Кто он? Что и как он видит? Ответ дает сам ван дер Пост, обозначая пути, по которым извечно движется человеческая жизнь - солнечный, лунный, звездный. Каждому предоставляется возможность самому определить в себе долю этих веществ и, возможно, это полевое исследование обнародует данные, не слишком схожие с привычными заключениями собственной службы защиты прав потребителя. Удивление от подобного открытия могло бы стать вторым прекрасным подарком ко Дню Перемен. Первым является сам читатель, потому что если нечто привело его к роману "Семя и сеятель", то это тоже - ценность. Ведь рассказанное - глубоко личная история обретения собственной индивидуальности, пережитая в личном жизненном опыте. И нужно самому иметь подобный опыт, чтобы магия рассказчика оказала свое действие. Другими словами, нужно самому проделать часть пути - навстречу. Увидеть, наконец, того, кто смотрит на тебя - не об этом ли моление каждого героя в книге? И роман предоставляет возможность направить свой взгляд любыми из означенных путей, или их сочетанием, или найти иной. Смысловые потоки по невидимым карстовым переходам открываются на всех уровнях восхождения - соответственно ладоням каждого: киплинговский дискурс Востока и Запада, античная традиция героя, утонченный декаданс психического и долгий шлейф чувственного...Пространство символа позволяет им сосуществовать одномоментно и непротиворечиво, что всегда можно обнаружить, провалившись в какой-нибудь из скрытых потоков. И надо сказать, что у романа есть уже свой верный читатель и свой клуб - сообщество, на страницах которого уместно появиться с любой интерпретацией, если она результат поиска и диалога, где представлены материалы, расширяющие представление об авторе, его героях и его эпохе. Знакомство с дополнительной информацией о книге и диалог мнений - еще один шаг, который способен вывести к увлекательному путешествию в мир не только романа, но и самого себя.

 

И книга, и фильм, созданный по ее мотивам - синтез поэзии, музыки, театра, живописи, синтез без эклектики, цельное произведение, не случайно к его созданию привлекались актеры, имеющие в себе данную валентность. Именно целостность, органичность, исходящие из глубины личности, вызывают эмоциональную сопричастность и выводят к размышлениям. И в продолжении темы о даянии и приятии, следует отметить, что "взять" этот роман не так просто. Философские смыслы растворены в художественной стихии, а сами приемы как кристаллическая структура, которая становится видимой, когда ты отстраняешься от нее, одновременно сохраняя с ней живую связь. Отсутствие пафоса назидательности при всем гуманистическом звучании произведения делает восхождение к пониманию почти безопорным, обреченным на одиночество вопросов и ответов, поскольку даже общеизвестные библейские истины - это нечто особенное у Лоренса ван дер Поста, не похожее ни на что. Сердцевина же истории свернута в такие формулы, что по мере приближения к ней, становится ненужной ее окончательная дешифровка. Пути к этому центру небуквальны и обнаружение их неясных очертаний сродни мистическому трепету. Кристальные смыслы и кристальные формы, актуализирующие собственный источник в глубине сердца. Так заканчивается прохождение мимо.

 

Истина, доверенная миру через личный нарратив - это стиль посвященного. И то обстоятельство, что она не укладывается в рациональные толкования, вызывает живой отклик, прочувствовать ее легче, чем описать - не подтверждение ли тому? Проблема взаимоотношения с подобным текстом - он здесь и автор, и сам человек, и весь мир - не не коммуникативного, не познавательного, не прагматического свойства, а исключительно этическая. Это загадка, в разгадке которой скрыт ключ ко всему тексту. Разница в ответе - мифы бушменов и резервации бушменов. Существующий способ восприятия, возможно вполне подходящий для знакомых маршрутов, способен полностью исказить, деформировать и разрушить видение мира Другим, которое уязвимо тем более, чем более индивидуально и уникально. Нет и не может быть никакой застывшей нормы, в храмах которой стоит встречать текст - индивидуальное. Этот церемониал всегда хорошо оплачен собственной Тенью, которая, скорее всего, так и не даст заметить, что золотые обратились в уголь. Интерпретировать через многоголосие различных культурных концептов - один из путей, сохраняющих достоинство участников процесса, и только для того, чтобы понять и текст и, может быть, самого себя. Личный нарратив не предполагает общепринятых рамок, ограничивающих движение мысли и образа. Это - стимул, толчок для сотворчества. В образных системах нет общих правил, нет словаря, который бы позволил свести в логичные ряды-инструкции мир творца и дал бы механизм создания и толкования его образов. И как бы не дистанцировался рассудок с его современными лабораторными методами, он вынужден уступить здесь своему "младшему брату" - наблюдению и описанию в поле. Образ поля тоже один из основных у ван дер Поста.

 

Поэтому единственно возможным способом вхождения в такие сложные системы - тексты, как "Семя и сеятель", как Лоренс ван дер Пост, может быть только принятие его путей. Привнесение своего неочищенного опыта, упрощение заведомо сложных вещей, профанация тайны, грубое рассудочное препарирование, как и сомнамбулическое повторение выкриков вакханок-чувств - это хорошо утоптанная дорога, в случае с Лоренсом ван дер Постом обреченная вывести только к тому месту, откуда опять придется катить в гору свой камень. Занятие вполне доступное и востребованное и для образованного человека. Пути автора, сведенные воедино, которыми можно последовать как нитью Ариадны, образуют завораживающий рисунок вокруг пульсирующей темной бездны, потому что этот путь - взгляд. Тема проходит через весь роман и все узловые моменты получают начало во взгляде. В фильме Осимы есть выразительные сцены, построенные только на одном взгляде или на пересечении взглядов. Нужно просто всмотреться.

 

Другой значимый принцип, следующий из авторского видения - не прояснять, оставить место пустоте - как на японских гравюрах, как в сценах Осимы. Недосказанность - уровень покрова тайны, где тактильность - уровень универсальной формы разрушения тайны. И эта еще одна истина, которая должна быть принята со смирением в сердце.

 

Смирение разума - попугая в клетке - один из перекликающихся принципов метода Юнга, с которым ван дер Поста связывала дружба. Видение мира через пластичную сеть символов индивидуальных и коллективных архетипов предполагает понижение уровня функции сознания, позволяющее парадоксальным образом прекратить бессознательные состояния. Сознание превращается в рыбу, свободно проникающую в ячейки сети, наброшенной на него самым первым проклятым охотником - общим древним человеческим опытом. Безусловно, роман не является рисунком по учебнику юнгианского анализа, язык которого, смутно знакомый Лоренсу ван дер Посту по завораживающим воображение сказкам бушменов, стал ему органически близок, своего рода естественной системой координат. Ее можно передать и через разнообразие других форм, главное, чтобы они были собственными.

 

Край, где распространен язык романа, так напоминает сон, потому что только там безраздельно царит символ, заметками которого на полях сознания является вся человеческая культура. И если они так подобны - роман и сон, то почему бы именно так и не увидеть его? В этом сне истина Лоренса ван дер Поста обладает свойством самораскрытия - как цветок, потому что человек подобен ей. В этом сне индивидуальный человеческий опыт носит великие и прекрасные имена. И на Рождество стоит посмотреть этот фильм, перелистать книгу, единственный призыв которой - обрести смелость называть свой собственный опыт именами прекрасными и вечными. И увидеть эту историю, рассказанную нам волшебной силой искусства, соединившую в один голос многих прекрасных людей - для этого часа - как сон зерна, которому приснилось, что оно - человек.

@темы: Рюичи Сакамото, Селльерс/Йонои, Йонои, Дэвид Боуи, Такеши Китано, Впечатления от просмотра, ван дер Пост, Семя и сеятель, Счастливого Рождества мистер Лоуренс, Нагиса Осима

---

Памятные даты на стыке годов

[рифеншталь]

Этот временной промежуток: декабрь 2016 - январь 2017 - собрал важнейшие даты жизни и смерти наших главных и любимых персонажей.
На этот раз большинство дат - круглые.
Итак:
13 декабря 2016 - 110 лет со дня рождения сэра Лоренса ван дер Поста
16 декабря 2016 - 20 лет со дня его ухода к звездам (в свой последний миг он прошептал: "Смотри, какие яркие звезды!")
8 января 2017 - исполнилось бы 70 лет Дэвиду Боуи
10 января 2017 - ровно год, как он ушел в недра своей Звезды (и эта боль до сих пор остра)
15 января 2017 - три года, как покинул этот плотный мир Нагиса Осима-сэнсэй (по меткому выражению одного из наших сообщников, он сделал первый фик по Книге Поста!)
17 января 2017 - 65-летний юбилей отпразднует наш дорогой Рюичи Сакамото, и многая лета ему!
18 января 2017 - 70-летний юбилей у Такеши Китано. И ему банзай!

Любовь и благословение на дальнейший путь ушедшим, любовь и самые светлые пожелания тем, кто с нами! Здоровья им, вдохновения и сил для новой работы.

И я хочу посвятить им тот гимн, который сопровождал Джека Селльерса (читай - ван дер Поста) в ключевые моменты его истории - в его мистическом видении в Палестине (День на исходе) и во время инсайта на вулкане на Яве, когда его солдаты пели этот гимн.
Он основан на тексте из Евангелия от Луки, 24:29, повествующем о том моменте, когда Воскресший явился к ученикам: "Но они удерживали Его, говоря: останься с нами, потому что день уже склонился к вечеру. И Он вошел и остался с ними".

www.youtube.com/watch?v=xFll6fIgRGQ

+4

@темы: Рюичи Сакамото, Дэвид Боуи, Фотографии, Такеши Китано, Лоренс ван дер Пост, Нагиса Осима

---

Свежий релиз саундтрека на виниле

[рифеншталь]

Рюичи Сакамото подписывает новые пластинки с саундтреком MCML, который выходит в октябре.

@темы: Рюичи Сакамото, Фотографии, Музыка

---

Разное оформление плакатов для фильма

[диспенсер]

+4

@темы: Рюичи Сакамото, Дэвид Боуи

---

[рифеншталь]

Библиотека на Крестовском предложила, и у меня не нашлось достаточно веских аргументов против...
Так что встречаемся 29 марта в 17 часов
в библиотеке по адресу ул. Кемская, д. 8/3,
это в трех минутах от метро Крестовский остров.
Очень приятное место!

На этот раз никаких песен. Посмотрим фрагменты из Фильма, поговорим...
Кто еще не получил своих экземпляров, успейте это сделать! Тираж заканчивается.

---

Презентация книги

[рифеншталь]

В субботу 14 февраля в 18 часов в "Море чая" на углу Ефимова и Фонтанки автор-исполнитель и переводчик рифеншталь концертом-презентацией представляет книгу сэра Лоренса ван дер Поста "Семя и сеятель", впервые выходящую на русском языке.

Прозвучат стихи и песни, вдохновленные книгой и фильмом.

В концерте также принимают участие Friday_on_my_mind - поэт и автор иллюстраций, и Евгений Гамбурцев - гитара.

Участники краудфандинга и всем, кто сделал предоплату - прекрасная возможность забрать свои экземпляры.
Всем остальным можно будет приобрести книгу (их еще много, всем хватит).
После концерта будет возможность принять участие в чайной церемонии.

В "Море чая" снимают обувь.

Вход 150 рублей (стоимость книги - 200 р. и чайной церемонии - от 250 р. сюда не входят).

---

Книга готова. Презентация 14 февраля.

[рифеншталь]

Привезли книги из типографии. 150 экз.
14 февраля в 18 часов концерт-презентация в "Море чая" на углу Фонтанки и Ефимова. Вход 150 р.
Что-нибудь расскажем про всю эту историю, почитаем стихи, вдохновленные Книгой и Фильмом, попоем песни... Попьем чаю...

---

Объявляю начало сбора средств на издание перевода Книги

[рифеншталь]

Поскольку ни одно издательство не проявило интереса к Книге, принимается решение издаваться неофициально.

Сто экземпляров, мягкая полноцветная обложка, несколько ч\б иллюстраций в тексте.

Необходимо 20 тысяч рублей.

Из них 5 тысяч есть в наличии.

Значит, необходимо собрать еще 15 тысяч рублей.

Счет для сбора денег на сбербанковской карте

5469 5500 2336 2756