Это заключительная часть библейской темы, которая так красиво вплетена Лоренсом ван дер Постом в полифоническое звучание романа, где гармонично соединились культурные коды, посредством которых человек вглядывается в самого себя. По глубине и выражению библейского подтекста ван дер Поста можно было бы назвать английским Булгаковым, а ведь это всего лишь один слой. Я был рад сделать свои открытия и поделиться ими. Хотелось бы надеяться, что некоторые погрешности текста не помешают разделить со мной эти открытия и сделать новые. В символизме алхимии земная, чувственная часть души была представлена алым цветом, а бессмертная, универсальная душа, Дух - изумрудом. И я желаю всем, кто пришел на этот пир-роман-фильм, откупорить свой абсент с красным.
Владимир Куш. Тайная Вечеря.читать дальше
1.4. Библейский символизм Лоренса ван дер Поста. Рассказчик.
Роман "Семя и сеятель" наполнен смыслами, которые требуют особого источника освещения, чтобы быть прочитанными, это своего рода Черная звезда, которая всегда знаменует зенит творческого гения. Она не испытывает и не провоцирует, это язык, который передает собственный слух. Библейская проекция - один их таких источников. Следует отметить, что образы, созданные ван дер Постом, не являются копией библейских и искать полное соответствие с ними было бы ошибкой. То пространство, которое очерчивает автор, представляет своего рода коллективное тело, где качества одной составляющей могут быть перенесены на другую и актуализированы в ином аспекте. Разработанные систематизации, мифологии с четким разграничением сфер и полномочий, строго говоря, являются признаком вырождения системы, а не ее совершенства. И в данном случае роман ван дер Поста - не аллегория образов и истин Священного Писания. Важно подчеркнуть, что они также не являются аллегориями и внутреннего мира автора, поскольку аллегорический образ дает упрощение бытия вещи и его понижение. Трудноразрешимое противоречие находит выход в принципе подобия - уподобления, уравнивающего полюса бытия.
Представляется важным остановиться на одном принципиальном моменте. Трактовку библейских тем Лоренсом ван дер Постом трудно назвать традиционной в рамках ортодоксальной позиции. Его понимание жизни основано на недуалистическом ее восприятии, что, впрочем, не означает, что сам автор был лишен противоречий в собственной душе. Именно такое понимание становится основой преображения распадающейся личности Джека Селльерса, исходной точкой поиска высшего единства жизни, обращенной им к свету звезды в ночи лагерного двора. Он перешагивает за границы собственного понимания, обусловленного обстоятельствами и культурным кодом, через который мир вошел в его сознание, и по отношению к которым ему пришлось научиться выстраивать свою собственную, индивидуальную позицию. С точки зрения общественной нормы, которая меняет только оправу, его новое мироощущение можно было бы назвать еретическим, преступным своеволием, как определили бы его судьи с острова. Здесь узнаваем опыт самого ван дер Поста, прошедшего через противостояние многим жестким условностям цивилизованного мира, частью которого он был по праву рождения.
Плевелы собственной жизни так интегрированы в новое отношение Джека, что он, называя их ошибкой, убежден, что она "является неотъемлемой частью зерна-первообраза бытия, становления и развития всех нас", что Иуда нужен так же, как и Христос. Трактовка этого христианского прототипа предательства далека у ван дер Поста от канонической, скорее, она апокрифическая, гностическая, где Иуде отведена равная роль в спасении, и он отрекается от своего эго ради исполнения воли учителя, проходя свою Темную ночь. В Палестине Христос говорит Джеку - Иуде, увидев его рядом с собой: "Мы оба свободны теперь". Он не хочет смерти Джека, которую тот искал, как библейский Иуда. Весь процесс индивидуализации Джека запускается только механизмом предательства, который он ощутил в себе как внутренний конфликт. А на другом конце света тысячелетняя традиция подчинения индивидуального начала необходимости отступила перед его поступком, выросшим из этого состояния осознания себя, и отпустила из своего плена другого своего избранника - капитана Ёнои.
Джек ван дер Поста получает откровение отнюдь не соблюдением обрядности и не в церкви, а в пустынной местности в Палестине, на вулкане Явы, даже монах, ставший хранителем момента в вечности - такая же заблудшая душа, как и он. Противопоставление поступка Хары, освободившего Лоуренса на Рождество, открытость человека иной культуры христианским истинам и - европейских судей, не способных на акт христианского милосердия - это упрек цивилизации, создавшей общество, далекое от провозглашаемых ценностей. Хара - это, в сущности, казненный - в возможности немецкий священник из Палестины. Да и само сравнение жестоких методов обращения Хары и его подчинённых с инквизицией, указывает на не очень лестную для христианской церкви точку сходства разных культур - извращение истины через институты подчинения личности. Представляется неслучайной и сцена в церкви, в результате которой братья Селльерсы подверглись нападению сверстников. Фальшивое пение звучит в церкви и фальшь обладает статусом иммунитета среди таких же, обладающих "изумительной невинностью относительно своего преступления против законов гармонии".
Не найдем мы в романе и резких противопоставлений добра и зла, автор редко использует эти понятия, не привязывая характеристику героев и их мотивы к этим двум чашам весов, которые имеют свойство переходить из рук в руки. Ван дер Пост верен себе и его понимание крайних точек - ада и рая, между которыми оказывается апокалиптический остров, тоже нельзя назвать каноническими. Но в этой несимметричности исходным образцам - живой опыт, вызывающий такой же живой отклик. Смерть для автора романа - "это тюремное заключение в одном месте, прикованность к одному жесткому бескомпромиссному действию или точке зрения, или к собственному я. Смерть - это отлучение от непрестанного обновления нашего сегодняшнего существа. Ни ада, ни рая нет в потустороннем мире. Ад - это остановившееся внутри и отказывающееся двигаться вместе с ветром и звездами время". "Рай - это камень, отодвинутый чтобы новая жизнь вышла в свет, человек, возрожденный ко всем своим четырем сезонам, сменяющих друг друга в вечности". Чудеса творятся не на небесах, а в собственной плоти и крови человека - эту истину он вкладывает в слова Джека, пережившего настоящее чудо в Палестине, когда он чувствовал себя мельчайшей песчинкой, которую ураган готов унести в свои бесконечные пески. Единственным путем в царство божие оказывается человеческое сердце, которому только надо впустить истину и сделать ее частью себя, быть послушным собственному осознанию жизни, непрестанно переступая границы знания и незнания. Соприкоснувшийся с древней культурой бушменов и имея возможность наблюдать человека в его разных проявлениях, Лоренс ван дер Пост был чужд концептуальным ограничениям различных культурных систем, и, ярко представив своих героев в романе "Семя и сеятель", он остался в нем незаметным бэнси - рассказчиком человечности.
Библейский символизм - тот источник, в который человечество вглядывается в себя многие века. Отражение всегда подобно смотрящему, согласно универсальному закону соответствий - то, что существует вверху, существует так, как оно есть внизу и наоборот. Истина осознается и передается словом, которое не существует вне культурного контекста. Слово и личность - это растение, с корнем, обращенным вверх, оно впитывает в себя все токи пространства, в котором растет и делает их своими собственными. Оно очень избирательно и всегда обращено в сторону источника, с которым связано. Окрепнув, оно организует новое пространство - по образу и подобию, наполняя его своими формами и придавая ему соответствующую форму и цвет. Есть и другие растения и они видимы для его крылатых посредников в том же спектре, в котором оно существует. Чем больше это растение связано с полем, организованным им и организующим его, тем сильнее и явственнее его связь с малейшими колебаниями своей среды. Чем глубже и неявнее источник, питающий его, тем тоньше и сложнее собственная структура этого растения, тем больше будет иметь значение действие этого невидимого пространства. Библейские истории можно назвать универсальной проективной методикой, они - сознание, открытое в собственное измерение. Их символизм слишком сложен и небуквален, чтобы секретари личности успели бы создать маскирующий дресс-код, и она застигается в своем полном и неисправимом обнажении. И на рыночной площади, и на светском мероприятии всегда оказывается еще один неисправимый - ребенок, который покажет пальцем.
Человек ищет и создает язык, в наибольшей степени отражающий его. Роман "Семя и сеятель", с его библейской тематикой - это индивидуальный язык Лоренса ван дер Поста, на котором он говорит не о Священном Писании, а о себе самом. В таком качестве все заявления о степени нормативности его трактовки сюжетов, демонстрируют традиционную путаницу обыденного мышления, пытающегося оценивать явление одной области по законом другой. Среди множества публично тестирующихся на этом лакмусовом материале и даже не подозревающих об этом, Лоренс ван дер Пост строит свой язык из собственного внутреннего начала, он личностно значим и осознаваем автором, в той степени, конечно, в какой может быть осознаваем узор, связывающий воедино именно такие нити, а не другие. Его индивидуальный опыт находит выражение в оригинальной репрезентации и побуждает к обнаружению и раскрытию своей собственной психологической мастерской восприятия и творчества. Значение имеет не канонический образ, а его трансформационная сила.
Вопрос о том, почему ван дер Пост таким образом представил свой мир, не может иметь исчерпывающего ответа. Речь идет о трех героях книги, на которые автор разделил свой собственный голос. Но некоторые смысловые маркеры, присутствующие в тексте, позволяют сделать предположение, не лишенное оснований. Для Лоренса ван дер Поста не существовало монополии на истину, ни одна из ее концептуальных структур, представленных в виде того или иного культурного кода, не может претендовать на единственно правильную. Поиск и динамический процесс, гармония созвучий - вот личный подход ван дер Поста. Истина - это круг, центр которого везде, а периферия - нигде. Идентичность и индивидуальность тоже не может быть втиснута в рамки какой-то жесткой нормы. Попытки удержать эту пластичную сущность в таких рамках приводит к тому, что Юнг называл страхом диссоциации, когда человек с ужасом обнаруживает, что его собственное я не представляет собой одну единицу, отмечая, что древние культуры и практики имели способы интеграции сторон личности. Я - это тот же процесс общения, но обращенный вовнутрь. Увидеть себя как другого, смотрящего из глубины озера, обменяться с ним дарами и стать братьями, рассказывающими друг другу у костра свои истории - так видел Лоренс ван дер Пост.
Что же побудило автора собрать у костра этих братьев? Его личные мотивы остаются в области предположений, связанных с его биографией. Но есть еще сам сюжет и ответ на этот вопрос открывает нам имя еще одного героя - Рассказчика. Но сначала попробуем разобраться, почему ван дер Пост не называет некоторые имена. Это здесь и прием табуирования того, что имеет ценность и выражение предопределения: "любимый ученик" нигде не назван Иоанном, имя Иуды тоже не называется на Тайной вечери. И кроме того, для ван дер Поста внешнее подобно внутреннему, этот параллелизм отчетливо представлен в романе соотнесением движений души героев и явлений природы. События священной истории, творение, апокалипсис, ад и рай, Христос и Иуда, Голгофа и пещера Рождества - это измерения сознания. Они ничто, пока не пробудилась Личность и не увидела их частью своего опыта. Именование, в таком аспекте - не только священное право, но и долг человека, потому что только через личное отношение мир своими трагическими и прекрасными мгновениями призывается из небытия. Примечательно, что Христос дает имена некоторым ученикам: Ионна и Иакова он называет Военергес - "Сыновья грома" (Евангелие от Марка, 3:13-17). Патриарх Иаков тоже получает после борьбы в пустыне с богом имя - Израиль - "Борющийся с Богом" (Бытие, 32:28). Переименование является знаком подтверждение завета, сообщение новой судьбы избранникам, в Новом завете - новой связи между богом и человеком. В "Откровении " Христос обещает спасенным: " дам ему белый камень и на камне написано новое имя, которое никто не знает, кроме того, кто получает" (Откровение , 2:17). Таким образом, новое имя - это средство обновление в реке вечности, что вполне соответствует мировоззрению ван дер Поста. На стоящих в реке времени текут все новы и новые воды, унося и смешивая имена, образы, языки. Теперь это Джек Селльерс и Джон Лоуренс, а по закону инверсии не известны не их новые, а их старые имена.
Один прошел бы путь успешного адвоката, другой вышел в отставку, окруженный любящими внуками, если бы не нечто, притянувшее к ним остров. В беседе на горе Элеонской перед Тайной вечерей Христос говорит Иоанну и Иакову о грядущих войнах и грядущем Сыне Человеческом, призывает их быть бдительными" берегитесь, чтобы кто не прельстил вас, ибо многие придут по именем Моим и будут говорить, что это я" (Евангелие от Марка, 13:5-6). Он напоминает им о том же, о чем пишет и ван дер Пост - о присутствии осознанности в каждом мгновении бытия, о том, что только так можно противостоять порабощению личности чуждыми ей силами. "Итак, бодрствуйте, ибо не знаете, когда придет хозяин дома: вечером, или в полночь, или в пение петухов, или поутру: чтобы придя внезапно, не нашел вас спящими А что говорю вам - бодрствуйте" (Евангелие от Марка, 13:35-37). В Гефсиманский сад Христос спускается вместе со своими избранными учениками и снова просит их: "душа моя скорбит смертельно, побудьте здесь и бодрствуйте со мной" (Евангелие от Матфея, 26:38). Но ученики заснули, он трижды подходил к ним, но они спали, он повторил: "что вы спите? Встаньте и молитесь, чтобы не впасть в искушение", но они не слышали (Евангелие от Луки, 22:46). Эта история описана в Евангелии от Матфея, 26: 36-46, Евангелии от Марка, 14:32-42, Евангелии от Луки, 22:39-46.
С Иоанном и Иаковом на Элеонской горе и в Гефсиманском саду был еще один ученик Христа. Имя его - Петр. Тот самый, отречение которого предсказал Христос на Тайной Вечере, когда Петр заявил о своей преданности: " Иисус отвечал ему: душу твою за меня положищь? Истинно, истинно говорю тебе: не попоет петух, как отречешься от меня трижды" (Евангелие от Иоанна, 13:37-38). Все именно так и происходит. В романе крик петуха является своеобразным напоминанием Джеку о предательстве брата и звучит трижды, в третий раз - уже Лоуренсу, предавшего сам дух Рождества, он приобретает для них мучительное звучание именно своей архетипическим сходством. После воскресения Христос прощает Петра, требуя так же трижды подтвердить любовь Петра к нему (Евангелие от Иоанна, 21:15-17). Петр так же присутствует вместе с Иоанном и Иаковом при преображении Христа, при беседе на горе Элеонской, ему и Иоанну Учитель поручил приготовить пасхальную трапезу. На Тайной Вечери он делает знак Иоанну спросить Христа, кто же предаст Учителя, после ареста следует за ним., а вовремя ареста отсекает ухо рабу первосвященника - этот меч является христианской реликвией. Иоанн и Петр обнаруживают пустой гробницу Христа. Впоследствии Петр тоже был брошен в тюрьму. Ему вместе с Иоанном и Иаковом Учитель дает вместо прежнего - Симон, новое имя - Кифа, Петр - Камень (Евангелие от Иоанна, 1:42, Евангелие от Марка, 3:13-16). Поиски буквальных, точных, однозначных совпадений образа апостола Петра с Рассказчиком, как и других библейских персонажей с героями романа, было бы ошибкой, поскольку анализ подобного рода не только ничего не дает в плане понимания, но и исходит из совершенно другого плана взаимодействия с действительностью. Взгляд автора, плотность и многоуровневость его индивидуального концепта, свернутого в лабиринт повествования, представляют собой целостный гештальт, который не может быть разложен на составляющие элементы без того, чтобы не разрушить небуквальные связи, пронизывающие его и создающие другой смысловой уровень романа. Точкой притяжения, извлекающей из творческого сознания имена, ситуации и слова, как из рукава фокусника из песни Дэвида Боуи " My Death", становится индивидуальный контекст.
На Рождество собираются вместе товарищи, прошедшие вместе через одно общее испытание - лагерь на острове Ява - Лоуренс и Рассказчик, с ними незримо присутствует Джек Селльерс. Их образы накладываются на фигуры другой истории - апостолов Иоанна, Иакова и Петра, с которыми всегда стоит рядом и сам Христос. Что же побудило автора собрать их снова вместе? Разговор начинается с темы предательства и личностные истории приоткрывают пути обретения каждым самого себя, преодоления собственной точки невозвращения. Через весь роман проходит тема, которая озвучена словами Лоуренса, обращенными к своим собеседника - после рассказа о своем малодушном поступке во время последней встречи с Харой: "Должно ли быть всегда слишком поздно?" И Иоанн, и Иаков, и Петр тоже имеют одно общее испытание - это их сон в Гефсиманском саду. Они проспали момент, когда Христос больше всего нуждался в них. Последующее бодрствование и помощь многим нуждающимся никак не меняют это застывший момент вечности. Длящийся Гефсиманский сон накрывает выгоревшие под африканским солнцем пространства бушвельда, застигает своими чудовищами на кромке прибоя Явы, погружает в Ничто целые страны и народы. Он - проводник в самый безнадежный, девятый круг, где флорентийский изгнанник Данте Алигьери определил место предателям - предателям доверившихся и величия - Тому, что обращалось с тихой просьбой к апостолам у ручья Кедрон. Пустые глазницы, не видящие истину, любовь, красоту, слово, Дух... Невосприимчивые к миру, желающему отразиться в этих глазах. Где скрывается окончание этого сна? Где-то между вечной нуждой хаоса и вечной самодостаточностью Творца, в центре темного лабиринта, в котором возможно пробуждение - в идивидуальном самосознании личности. Точка, в которой можно все изменить, где ничего не поздно, оказывается на предельно индивидуализированном уровне. Концепция продолжающегося воплощения, высказанная Юнгом, устанавливает связь между Священной историей, мифом, архетипом и отдельной судьбой и имеет огромное значение для личности, задавая динамику и направление ее развития, предлагая наиболее подобные ей формы выражения, способна оказывать значимое терапевтическое влияние и корректировать глубокие личностные проблемы. Возвращение в прошлое происходит через будущее, в неизвестность которого надо распахнуть дверь. Библейская история развертывается не в исторических рамках, а в каждом мгновении бытия самого человека, в сердце которого ищет пристанище Дух. И как подтверждение этой связи, как ее обновление - для обновления самого человека, Иоанна, Иакова и Петра нарекают новыми именами - Джон, Джек, Лоренс. Их одежды пропитаны запахом Гефсиманских олив, смешанных с кровавым потом Учителя, и где бы они не оказывались, тот сад будет всегда с ними. Дневник Джека, случайно найденный в тайнике бывшего лагеря, становится обретением нового евангелия, составленного на языке индивидуальной человеческой жизни, и история, погруженная в самый центр личности, снова повторяется, чтобы дойти до такого звучания, когда пробуждаются спящие. Дрогнувшие в ответ веки - это бабочка, стряхивающая с себя Гефсиманский сон...
@темы: Рюичи Сакамото, Йонои, Дэвид Боуи, Юнг, Такеши Китано, Впечатления от просмотра, Лоренс ван дер Пост, библеистика, “Семя и сеятель”, “Счастливого Рождества, мистер Лоуренс”, Нагиса Осима, символизм