Три дня посидев на игле обсуждений, пришел к роковому вопросу: откуда же во мне такой passion к таким историям? Что заложено в них, какая "маленькая аккуратная бомба, падающая на город здравого смысла" (Набоков)?
Потому что это история о победе чувства над волей? Или их беспощадной борьбы в границах одного хрупкого тела? Борьбы культур наконец? Можно ведь и в рамках одной культуры можно сделать то же самое, но, может быть, единоборство не будет так убедительно – кто-то будет казаться идиотом, кто-то героем, плюс в наше время в рамках одной культуры не предполагается такого диапазона ценностей. И в рамках нашего, блин, глобального общества. Енои-то уже едва-едва правдоподобен, старомоден, и так-то приходится ковыряться в источниках, а еще чутьчуть и уже будет совсем непонятно. Базовые ценности кинематографа - любовь, деньги, месть, работа - и всё! никакого тебе бусидо или даже просто чести-совести. А тут такие бездны, такой ландшафт переживаний.
читать дальше
Но черт возьми, откуда passion? От безысходности? От щемящести главных героев? От тупиковости поединка? Нет, поединок как раз не тупиков, в нём самая соль, в борьбе воль друг против друга, без снисхождения и пощады. (Мне нужен такой враг.)
Есть радость в многослойности. То ли ты там, то ли я тут, вся эта карамельная тянучка о чувствах и ощущениях именно от неочевидности, от возможности любой трактовки. Потрахались бы они в кадре - всё, сброс, надо снова нагнетать. А так по спирали, до последнего, пока уже из ушей пар не повалит.
Радость в преодолении. когда встречаются двое равных и начинают бодаться чья возьмёт. Наверно, если речь просто о дружбе, тоже может получиться красиво, но не так сильно, вернее, понадобиться больше нагнетать. Важна бездна под ногами, чтобы дух был ярче. Без бездны дух не виден, "чем ночь темней, тем звезды ярче".
Еще страх. Страх неминуемого тем страшнее, чем слаще надежда на счастливый исход или хотя бы счастливый миг. Сейчас такого страха падения не сделать ни на каком долге, ну разве что на ковбоях, что и проделал Ли в Горбатой горе.
Сильный крючок – tension. Напряжение. Неосознаваемое и неразрешимое, потому что секс (даже если он и был, и есть, и будет) это слишком просто, это как кашу из меча варить, как вожделеть уложить в койку Боуи, Сакамото или Джона Голта. Во-первых, это право еще нужно заслужить. «Моё прошлое - это моё дело». Во-вторых, это ничего не решает, ничегошеньки. Даже если базовый уровень вдруг неожиданно удаётся выстроить, а чего там, физиологическое дело нехитрое, если на верхних этажах бушуют схватки со световыми мечами – но что делать со всем остальным? Со всеми этими световыми мечами?)
Радость в том еще, что оба они до конца остаются верны себе, оба. В этом сила и в этом же как водится слабость. Была такая песня у священника в мюзикле Нотр-дам-де-пари - ты разрушишь меня, и я буду проклинать тебя до самого конца. Когда система остра как меч, она как меч и хрупка. В ней достаточно нащупать ма-аленькую слабинку – и всё, пополам. И то же самое по сути с Джеком – только что жизнь была для него красивой, и тут же он ею жертвует, потому что не может иначе, потому что несёт в себе своё собственное «роковое семя» и оно его допивает. Что-то вызрело в нем, действительно, что-то родилось.
В каком-то смысле поцелуй Джека на плацу и поцелуй им же, простите, ковра - дихотомия. В благодарности он полностью искренен, даже нежен, но о5 же – только наедине с собой. А на плацу он уже античная статуя, жертвующая жизнью (Гул затих, я вышел на подмостки). И красота его оттуда же, от смирения с неизбежным, может даже отчасти с (последней) волей Енои.
А еще противоположность в самом движении: поцелуй – провокация, унижение, фактически затаптывание в грязь, а взять за плечи, прижаться щекой – это уже совсем другое. Да и сам поцелуй внутри себя бомба та еще – для одного спасение, для двоих – погибель, где же выгода, брат? Но Джеку в тот момент не до подсчетов (как было не до них Христу, которому показали бы все религиозные войны, охоту на ведьм и прочие прелести) – всё это неважно только потому, что лишь подлинно спасший себя спасает и всё человечество. Поэтому и Джек – самурай, воин духа, только западный.
Если б знать, о чём они говорили наедине, если б знать. У вас, о потрясающие фанфикеры сего сообщества, получается очень правдоподобно, но хотел бы я знать, что по версии Осимы они могли сказать друг другу? А по версии ван дер Поста? Они ведь толком и не говорили, можно пересчитать по пальцам, и всё при свидетелях, соглядатаях и прочем Лоуренсе) Может, еще и в этом дело – в непреодолимой социальности образов обоих. Джека в одиночестве мы видим только в той самой сцене с ковром, а Енои так и вообще никогда, разве что с сигаретой. Как бы они действовали наедине? Какие маски бы носили?
(продолжение сл)