[MCML]

поскольку у меня новый год, то у меня осталось полбутылки шампанского. И я ее счастливо допила, счастливо любуясь на фотографии и кадры из "Счастливого Рождества, мистер Лоуренс!" в Носеменом сообществе. Что-то там даже принялась участвовать в обсуждении.  Nosema сказала, можно написать все, что я думаю по поводу фильма, и, знаете, меня не так часто просят сказать, что я думаю, чтобы я могла отказываться каждый раз (я же ведь часто отказываюсь). Я не помню точно, с чего я стала смотреть этот фильм вообще. Видимо, Тесс рекламировала столь широко, что я читала - просто потому, что я читаю всю ленту. Потом как-то до меня дошли (не с первого раза) значения имен Китано и Осима, я осознала масштаб (мне часто важен масштаб), спросила мнения у Фьябиландии (так стыдно, не помню, что она ответила) и скачала кино. Оно у меня лежало-лежало, лежало-лежало... У меня так много чего прекрасного лежит и ждет часа. Час настал странный: приехала мама, мы поели и она попросила что-нибудь показать перед сном. А у меня был "MCML" (кстати, я сегодня, увидав название сообщества, пошла спросить ЛК, какое это получается число в итоге, ЛК сказала, что не знает), и я принялась им его показывать.
С первых кадров миллион маминых вопросов: а что это? а кто это? это про китайцев? это про японцев? это про войну? а где это? а, на Кубе? А на Кубе была ВОВ? Да? а с кем? а почему с Англией? А, это японцы? (я быстро сатанею и мало что понимаю, а муж, как штатный историк и мамин дуал, все разъясняет). Мне вообще было проще, потому что я же готова была к тому, что увижу.
В кадре сцена суда с харакири, все мои отводят глаза. В оба уха мне гундят: "И мы, что, будем это смотреть? И что, все эти страсти нам перед сном будут показывать? да? точно? ты уверена?" (кроме "вашумать" я ничего не могу думать).
(на этом месте мне стало не хватать фактуры, я выключила альбом Сакамото и пошла за фильмом)
странно, я хорошо понимаю автора текста (романа), который был шокирован включением этой сцены в фильм, в экранизацию, если так можно назвать. Потому что сцена отдельно - а весь фильм отдельно. (это имхо, разумеется, здесь и нет никого кроме меня). Вся сцена суда и харакири японско-европейская, а весь остальной фильм - европейско-японский. Этот перекос трудно не чувствовать. Читала какую-то рецензию, где говорится, что в фильме три пары мужчин, голландец и кореец, Сельерс и Йонои, Лоуренс и Китано. Так вот первая пара для меня самостоятельная, отдельная, и пришитая к фильму белыми нитками. Она ничего не дает зрителю, кроме страха. Можно найти подложку, дескать, автор показывает нам животный какой-то гомосексуализм, без особенных метаний и тоски, тут секс - тут харакири. Не знаю, я не понимаю.
В фильме есть дружба, такая нежная полулюбовная, человеческая, внеэротическая, по-своему страстная и по-своему соперническая, мальчики вообще дерутся часто, от избытка дружестких чувств - Лоуренс и Китано.
В фильме есть драма - Йонои влюблен в Боуи, и трабл в том, что он любит пленного. Сцены рефлексии, метания, страсти. Самой проблемы в любви к мужчине у него нет.
При этом зачем нам голландец и кореец? зачем? кореец не любит голландца. У него нет проблемы. Он не собирается делать харакири - мог сто раз успеть сделать до суда. Кореец не просто бешеный насильник - он три ночи ходит сперва раны перевязывать. А потом как-то увлекся перевязыванием, нашло что-то - и вот. Но от мысли: ах, боже мой, я спал с пленным - он не хочет сделать харакири. Это потом его Китано стыдит и стыдит, и пугает разными способами расправы, вот он и предпочитает харакири. Это начисто разламывает фильм, это лишает его этического ответа, что ли...
К чему это я? к тому, что до конца остается не понятным (мне, разумеется), в чем проблема Йонои. Если проблемы нет - то за что Китано так корейца ругает? если проблема есть - то почему кореец сам ее не видит, а Йонои - видит?
Дело в том, что кореец совершил преступление. Вот относительно чего? Относительно кодекса нравственности японца? или относительно Женевской конвенции и правил обращения с военнопленными? м? Китано отказывется называть преступление при всех - что за кокетство? к чему это? вот только что он орал прилюдно: "трахни его еще раз - и я разрешу тебе сделать харакири!" Тут приходит Йонои, и, чтобы озвучить ему состав преступление, Китано просит позволения докладывать наедине. Зачем? Это японская этика? (я в самом деле ничего не понимаю в японцах)
Йонои приезжает. Зал суда. Все входят, садятся, Йонои снимает перчатки, не смотрит на Боуи. Потом читают материалы дела.
Мама произносит:
- боже мой, какая у него странная форма черепа! (там так падает тень, что действительно, височные кости очень провалены)
Кадр центрирован на Йонои, не смотреть на него невозможно, зритель прикован к нему, зрителю ясно, что главное в этот момент - никакой не суд, а то, что у него внутри происходит. Что-то явно происходит. Что? Тут начинается лирическая музыка - чтобы зритель понял, что. Камера меееедленно под музыку наезжает. Председатель суда смотрит на секретаря заседания. Йонои - на Боуи. Центр глубины кадра - на пересечении их взглядов. Камера плывет и плывет, председатель нервничает, Йонои ничего не слышит, никого не видит. Он - в кадре - что-то пережевывает и сглатывает, у него - в кадре! - временами открыт рот. Видно, что дышать трудно. Чтобы зритель, не дай бог, не подумал, что такое впечатление произвели на капитана преступления Боуи, нам 1 - все еще дан в кадре председатель суда, который вертится, смотрит то на секретаря, то на обвиняемого, ведет себя совершенно иначе, и 2 - нам дана память о суде в лагере, когда Йонои все равно, некогда, не досуг судить тут всяких... с харакири... Следовательно, впечатлен он вовсе не злодеяниями. Чем? Музыка громче. На словах "наставиваем на смертной казни" Йонои нечем дышать. Для неактера (и для монголоида, на мой европейский взгляд) он прекрасно играет тут, его задыхание - очевидно.
Почти сразу, на фразе "мое прошлое - это мое дело!" - Сакамото не играет ровно ничего. Имхо.
Тут же камера повторяет фокус: тот же ракурс, что и в момент предсталение, в момент называния имени, в момент знакомства. А речь уже о том, почему Сельерс сдался в плен. Это зрителю дает знание: то, что он пленный, важно не меньше, чем то, как его зовут.
Йонои начинает допрос с "Быть или не быть", да, майор Сельерс? не так ли?" - чистое кокетство так допрашивать британца. Откровенное и не очень удачное, даже неловко и страшно за него )) Но Боуи не дерзит, отвечает по делу.
- вы можете доказать, что вас били?
Посмотрите, как Боуи раздевается. Он снимает шарфик (муж очень потешался над шарфегом, дескать, ах, какая прелесть эти британские пленные пижоны!). Расстегивает сорочку. Снимает правое плечо, потом левое, потом поворачивается. Все время при этом он смотрит Йонои в глаза непрерывно (простите, но так строят кадры в порнофильмах). Йонои дергается, машет рукой, корчит физиономии, "наденьте рубашку" - чего дергаться, спрашивается? ну - пленного били. Китано только что Лоуренса палкой дубасил - и ничего.
Тут я даже не заметила, что у Боуи разные глаза, начисто разные. Я заметила это только в сцене расстрела.
Кстати, каков экзистенциальный смысл сцены расстрела? зачем это было? т.е. для японца - зачем это?
Потом, мне кажется, одна из чудеснейших сцен фильма:
- Сержант Хара... Сержант Ха-ра... - шепотом.
- Лоуренс? - и с теплейшей улыбкой - Почему ты не даешь мне спать? А я только что лежал на Марлен Дитрих...
Во всей сцене столько нежности и родства, что выпадаешь из контекста: японский лагерь для военнопленных. Хара распекает англичан за тотальный гомосексуализм и покорность врагу. Лоуренс улыбается и кивает, дескать, да нет, мы не все такие. "Но самураю гомосексуализм не страшен" - это ведь кодовая фраза фильма!
Для тех, кому сцены суда было мало - сцена, где Йонои вступается за Лоуренса, и - таким образом - за Сельерса. Потом распрашивает Лоуренса о нем. Зачем? Положим, как начальнику лагеря, ему надо знать все об офицерах. Но вопрос не в этом! Первый вопрос - "Что он за человек? вы друзья?" И сразу вопрос к Харе, разговаривал ли он с пленным, ах, не разговаривал? почему, болван?! А почему он должен с ним разговаривать? Он что, дуэнья? И лучшего врача, и нужен здоровым - срочно, немедленно!
Почему вы, действительно, так интересуетесь майором Сельерсом, капитан?
К этому месту мама предприняла уже несколько безответных попыток немого вопроса: "А он?... А он что? .. Да? а он - да? О.О" - и оставила их. Т.е. несколько раз ей пришло в голову трактовать происходящее в гомосексуальном смысле, она не получила ответа, но тут уж она не может больше сомневаться, она уверена и говорит:
- зачем они все это снимают? зачем мы это смотрим?
Аналогичный вопрос она порой задает мне, через плечо глядя в экран на текст ДВ: "Зачем ты читаешь всех этих придурков?" За "придурков" ей достается, и она научилась формулировать аккуратнее.
Кстати, для сомневающихся у Осимы тут же приходит офицер, командир пленных - с ним Йонои говорит совсем не так, ему нужен список специалистов - и он не спрашивает ни что они за люди, ни кто с кем дружит.
Зато он хочет сделать Боуи командиром пленных, да )
Дальше опять мое любимое, только наизнанку, полное повторение - и полное зеркало. Хара с фонариком крадется среди спящих и - шепотом:
- Лоуренс... Лоуренс...
Светит Сельерсу фонариком в глаз (об этом есть семейный анекдот, но я сдержусь на этот раз, не буду болтать оффтопы)
И потом они садятся еще раз обсудить разницы культур и религий.
Т.е. точно та же сцена, что за 10 минут до этого.
И еще, запомним: Хара ходит ночью поболтать с Лоуренсом. Он не скрывается, он говорит громко - Лоуренс просит не шуметь. Обоим нечего бояться и стыдиться, он шепчет только чтобы не будить.
Я, наверное, даже скажу, что пара Китано и это милого еврейского актера мне дороже всех: мне нравится Китано, мне очень близки эти семитские черты, и они так трогательно дружат, так тонко, так старательно крадутся навстречу друг другу, так - через языки, культуры, традиции, века - рассказывают друг другу себя, так стараются поделиться собой, своим миром с другим, вторым. У меня это личное - у меня это та стадия любви, ради которой любовь и нужна. Боуи и Йонои - совсем другое. Во-первых, с ними все понятно уже. Они очевидны. Во-вторых, у них война. Идеологическая, заранее, без шансов на мир - на истербление. Эта форма любви лично мне - не близка. Лоуренс и Китано дружат в режиме "правда и только правда", они абсолютно честны друг с другом, они бывают несогласны, Лоуренс взывает, Китано требует, швыряет окурок, Лоуренс сопротивляется, Китано бьет его палкой, Лоуренсу не страшно признать, что он пленный, Китано не страшно признать и вести себя, как надзиратель. Боуи все время врет Йонои: он харахорится, он делает вид, что не больно, что не страшно, что все равно, что он сильнее, он постоянно в режиме "на зло". Ему подсознательно страшно признать, что он - пленный. Йонои тоже не в состоянии признать,что он "надсмотрщик над пленным" и в этой честности дальше пробыть: он постоянно действует в системе поблажек, поддержек, поощрений - и, когда они проваливаются - в ярости наказания (причем и себя, и всех окрест). Поэтому больше всего я люблю, как Китано улыбается Лоуренсу. Есть секунда в кадре, где Китано и Лоуренс над болеющим, спящим Сельерсом в том ракурсе, в каком обычно показывают счастливых родителей над колыбелью. Извините, если меня заносит )
А Йонои приходит тайно. С тем же фонариком. С тем же свечением в глаза. А Китано - прячется. Т.е. он - не дуэнья. Он сам пришел. Его не Йонои прислал проведать больного. Он сам пришел - к Лоуренсу, поболтать. А про Боуи спросил - просто для разминки.
Почему он прячется? У меня одна версия - чтобы Йонои не смущать. И так он весь на нервах.
Потом Йонои кричит. Совершенно дико и страшно. Ну кричит и кричит. Но Лоуренс встает, подходит к Боуи и спрашивает:
- все в порядке? - а что? а почему именно сейчас он подходит?
- что за ужасный шум? <...> Это ведь голос нашего капитана? (оо, я бы в жизни не узнала! а он - узнал)
- он так кричит с тех пор, как тебя привезли
- если его что-то беспокоит, почему он просто не скажет об этом?
- он действительно сильно обеспокоен
- возможно, мы с ним в одной лодке

там вообще, то ли это чудо перевода (интонационно), то ли это чудо режиссуры, но, когда Лоуренс говорит фразу "как тебя привезли, так и кричит" - ощущаешь глубокую паузу. Фраза такая оглушительная, что должна быть смена кадра, смена темы, типа а тем временем там-то... или а через две недели, дорогой зритель, наши герои...
И полностью готов к этой смене - тебе дадут выдохнуть и переварить.
А вместо этого всего Сельерс отвечает.
Т.е. даже не так важно для меня было, что именно он говорит - само говорение персонажа в этот момент - это такое... откровенное бесстыдство )) Я, как зритель, смутилась от фразы Лоуренса невыносимо. А Боуи - хоть бы что, он не смущается.
Наверное, я поэтому вот не помню сама по себе, что там было продолжение той беседы. Ты сказала - я вспомнила. А сама по себе - мозг не выдерживает ))

Потом показательно, на мой взгляд, то, что Йонои долго вспоминает родину, снег на сакурах, переворот 36 года, тоскует себе... Расказывает Лоренсу. Потом просит привести этого больного офицера - посмотреть на казнь. На самом деле это попытка сблизиться, поделиться родиной и своим миром. Но тот, видите ли, слишком слаб, чтобы любоваться казнями. Это, конечно, раздражает. Вообще Йонои интересен Сельерсу сам по себе, без нагрузки традиций, отдельно, в космическом отрыве от всего. Там, в том самом невозможном, невыносимом поцелуе, сразу после поцелуя Боуи смотрит мимо - всего, мимо камеры, мимо мира, в небо - и мимо неба. И во взгляде у него однозначное: "кроме нас больше ничего, никого, ничего нет, не было, уже не будет". Т.е. Йонои мгновенно нищает на всю свою жизнь, и на жизнь своих предков. Ему становится нечем с майором поделиться. А это бесит.
А тут еще эти идиоты не могут голову отрубить нормально. А тут еще другой идиот язык откусил. Ужасно. Весь волшебный ритуал опошлили своими истериками. Гё всем. 48 часов.
Кстати, это одна из тех кульминаций, когда Йонои отчаянно жалко, и места себе не находишь. Потому что он там, у них - главный. И невыносимо беспомощный. Ну просто такой человек - во всей своей правильности и ранимости. Как улитка: она, вроде, в домике, но домик хрупкий, и когда он крошится, то еще больнее, что он впивается в тело, чем если бы его и не было совсем.
Потом Боуи со своими демаршевыми цветами, прекрасное место, кстати, прекрасный парадокс: они прерывают пост, данный для укрепления духа, они совершают поступок вопреки японской версии бога, отказываются от поста - но и христианского смирения в них ни на грош, они непрерывно ропщут. Странно: они ропщут по мелочи, постоянно, всегда, особенно Сельерс - но приемлют плен, то, чего японец никогда не примет - и Сельерс тоже приемлет. И в ту же секунду Лоуренс читает "Отче наш")
Кстати. Эти цветы. Они их ели? Нет, не Боуи. Все остальные - ели? Или это в память о Дейонге? Кстати. Что с ним случилось? Он поперхнулся языком? Почему-то я только что обратила на это внимание, а раньше - не обращала.
Почему? Почему вообще он откусил язык? у него эпилепсия? он просто не мог видеть харакири корейца? он этим укусыванием пытался привести себя в чувство и не потерять сознание от ужаса (а что? я так делаю, так все мазохисты делают)? он этим откусыванием наказывал себя за то, что нажаловался на кореца? Что было?
Господи, я не понимаю.
Теперь, имхо, я могу процитировать то, что писала сразу после просмотра в разговоре с Тесс. Посмотрела - и первое, что сделала, разумеется, открыла у нее тэг про "MCML" и давай читать. Читала молча долго-долго. Потом стала проявлять жалкие мелкие реплики. А потом разговорилась ) Теперь процитирую - я, к сожалению, не могу второй раз говорить то, что уже говорила, именно этого не остается во мне совсем, второй раз не бывает )
"А никому не кажется, что Джек ведет себя, как просто женщина? до встречи капитана Йонои он не провоцирует. Он хамит-грубит-дерзит - но не кокетничает.
а тут сплошное: "А что ты мне сделаешь?" Что ты там, в бое на саблях тренируешься? не кричи, спать мешаешь. А, ты так дух укрепляешь? И давно? А, с моего появления? Без толку, не укрепишь. Ты объявил пост и сидишь постишься? да наплевать, я жую цветы. Я оглушил твоего адъютанта. Я организую побег. Я не приму твой вызов. Я поцелую тебя при всех. Мне безразличны твои заскоки и комплексы, правила и порядки твоей культуры, твои традиции и привычки - потому что мне все можно, я твой демон, это ты в моей власти, а не наоборот, ты проиграл. Твой дух должен был быть крепок - а ты проиграл сразу, еще во время суда, когда музыка такая заиграла (трам пам пам). "Если ему что-то надо, пусть придет и скажет" - это по-женски. Это такое "пусть придет, скажет, попросит, признает". Так тетки себя ведут: "мне не важно, как ты жил до меня, теперь есть я - и все будет по-моему". Т.е. именно так ведут себя тайные любовницы - они автоматически становятся одержимы жаждой афиширования статуса.
Но Йонои-то – важно, как он жил раньше! Он и приобщить пытается, и сам про майора пытается повыспросить, и его перекашивает на фразе «Мое прошло – это только мое дело» (жаль только, что это не отыграно как следует).
Это поведение женское: "Смотрите все, мне все можно, и он ничего мне не сделает. Я вью из него веревки. Что? Карцер? Пустяки, главное - смотрите ВСЕ!"
я не встречала мужчин, которые так бы вели себя, может, просто не встречала.
Поцелуй действительно похож на "перестань, успокойся" - и мне кажется, это тоже по-женски. Как-то, имхо, никто из британских солдат не организует подкопа-побега-массового истребления корейцев - внятного бунта, все сидят тихо, ходят на работу. Разве вот командир пленных периодически жалуется на шум и плохое кормление - на нарушение Женевской конвенции, что, помня о поведении СССР в ВОВ, - смешно и трогательно. Некоторые тайно занимаются сексом с охранниками - тайно, потому что именно британские пленные, несмотря на величие духа, если узнают - то позора не оберешься. Японцы то и дело себя карают от раскаяния, самоистребляются в приступах рефлексии. Джек выводит из себя капитана. Больше ведь никого, только одного капитана нарчит. Это как-то очень не-политический мотив, и не военный, и не культурный. Он по личным соображениям так себя ведет. Как женщина-стерва. При этом, конечно, чтобы так кокетничать - надо испытывать хотя бы заинтересованность ответную.

понимаешь, весь этот лагерь для военнопленных - это просто слов нет. Может, именно на Яве именно у японцев именно такие и были. Но посмотри, у них в лазарете человек 200 из 600...

капитана в самом деле жалко: он же ведь не думает, что пленный, сдавшийся в плен - если его назначить командовать другими пленными - отмоется от позора плена. Он никогда не смотрит на Джека как на равного. Он с первой секунды видит неравного - и так зависеть от неравного, видимо, и есть падение духа."
Дальше Лоуренс совершает свинство: "Позабудьте о своих суевериях". От него это слышать - мне - как ошпаренной. Потому что его Рождество - это не суеверие? а его отпевание Дейонга - не суеверие? А его свечи на постели Дейонга - не суеверие?! А гё, значит, суеверие! И харакири - тоже! Офигеть можно.
дальше Джек целует ковер - ну да ладно вам ) целует он его как вещь, спасшую жизнь. Иначе поцелуй в фильме не читается. Мной - не читается, фибры души не читают иначе. Но формально и без ковра бы справился, если бы не спал )
Но потом зачем-то прет с собой ))
Дальше прелестное место, конечно, неудавшейся дуэли, милай фраза "Джек )))) кажется, ты ему приглянулся))))))" - и Лоуренс смеется, долго, искренне, хорошо. А Боуи наклоняется - и его лица не видно. Скажите, он так наклоняется, как - что? это неимоверная усталость и безразличие? Ну тогда ужасный диссонанс и режиссерская неудача.
Или он смеется вместе с полковником? По полковнику видно, что они смеются шутке вместе. Джек вообще шутит про капитана. Для него это не сакрально. Вот и про ковер-самолет. Вот и про "вы пришли за своим ковром?". Видимо, оба смеются: "приглянулся" - это очень смешно.

конец первой серии