Семя и сеятель 2

[MCML]

Вслед за ним и я тоже испытал облегчение, ибо мгновенно почувствовал ту связь, которая могла бы вывести его из изоляции.
Мне стало ясно, что волновало его, и это была забота, которую я был в состоянии понять и проследить в глубину, хотя и не мог разделить ее с ним до конца. Одной мысли о Харе и одного упоминания его имени было достаточно, чтобы живой образ этого человека пронзил мои чувства так остро, как будто я только что расстался с ним, и в любой момент у меня за спиной этот дикий, хриплый, взвинченный, утробный голос, который взрывался в нем, когда он был в ярости, проорет «Kura!» - грубейшая из множества грубых форм в японском, означающая: «Сюда, ты!»
При этой мысли холодок пробежал у меня по спине, и я невольно оглянулся, как будто действительно мог увидеть его стоящим в воротах у длинного барака, подзывающего нас повелительным жестом вытянутой вперед руки, в то время как вторая в нетерпении била по воздуху, подобно крылу большой желтой бабочки в последнем безысходном трепетании перед превращением в тягучую и ползучую тварь. Но поле позади нас, разумеется, было пусто, и бескрайнее серое покрывало зимы, словно безмятежное и безмолвное благословение заслуженного отдыха для жаждущей почвы, издавна возделываемой и любимой человеком, лежало на усталой спящей земле. Эта картина в мягко тающем свете зимнего дня выступала из самой себя, как видение из ее собственного глубочайшего сна, как будто провидение сумело полностью подогнать ее к тому виду Англии,
воспоминание о котором в тюрьме под начальством Хары вызывало в нас благословенный образ рая на земле, и порыв злости, резко оборвав то облегчение, которое я только что испытывал, ворвался прямо в мое сердце от того, что искривленный, скособоченный призрак Хары имел силу проникнуть в эту сокровенную, целительную картину.
Я сказал «в тюрьме под начальством Хары», потому что, не будучи комендантом, он был, безусловно, могущественнейшей из сил, что управляли нашим лагерным миром. Сам он был всего-навсего сержантом третьего класса Его Императорского Величества Японских вооруженных сил, и номинально там командовал молодой младший офицер, но этот хрупкий юноша больше напоминал изящного персонажа из романов великой Мурасаки* или из записной книжки ее ненавистной соперницы** , чем самурая двадцатого века. Мы видели его редко, а его интерес к нам был в основном сосредоточен лишь на том, в какой степени мы можем способствовать пополнению его коллекции наручных часов. Джон Лоренс, который был когда-то помощником военного атташе в Токио, говорил, что уверен, что наш комендант не принадлежал по рождению к знатному потомственному японскому военному сословию, а был вероятно, второклассным таможенным чиновником из Кобэ или Йокогамы

* Мурасаки Сикибу – автор «Гэндзи-моногатари»
** Сэй-Сёнагон «Записки у изголовья»,
обе – 10-11-й век.
прим. перев.